Звенящая тишина в горах, где тихо падает белый снег, покрывая собой легко одетых легионеров, застывших в строю, и если кто вдруг пошевелится, то из тёплого барского домика не спеша выходит лёгкой походкой сержант Моди Садик и на ходу так же не спеша надевает лайковую перчатку на свои белоснежные пальчики. Улыбнувшись в глаза своей жертве своими белёсыми глазами, он бьёт наотмашь в скулу провинившегося бедолаги. К слову, получить удар кулаком было куда приятнее, чем пощёчину. Помимо зуботычин, которые раздавались налево и направо, сержант Моди Садик очень любил устраивать дикие кавалерийские бои, когда одна половина взвода верхом на другой половине не на шутку месили друг друга. На десерт предпочтение отдавалось «расстрелам», которые проводились после чистки автоматов. Проверив чистоту автомата при помощи ватки на палочке, он организовывал построение восьми или десяти человек и кого-то обязательно «расстреливал». Если это был немец, то он, стоя с завязанными глазами на коленях под дулами автоматов, должен был крикнуть: «Хайль, Гитлер!» – тогда как румыны кричали: «Здравицу Чаушеску», а без русского вообще «расстрелы» потеря ли бы всякий шарм. Поэтому Бориса с его кличем «За Сталина!» «расстреливали» настолько часто, что он потерял им счёт, и в самом начале ему это дело очень не нравилось, особенно момент, когда лязгали затворы автоматов и раздавались щелчки, но со временем он к этим экзекуциям как-то попривык.

За этот голодный и холодный месяц доведённые бессонными ночами до исступления новобранцы появление сержанта Моди Садика и тем более адъютанта Менара воспринимали как явление Христа народу, т. е. с чувством ужаса и приступом бесконечной любви. Товарищ Сталин мог бы им только позавидовать! Но всему и вся приходит когда-то логический конец; этот очень неприятный месяц завершался трёхдневным маршем имени Белой Кепки. Эти три дня марша по хребтам Пиренеев были не из лёгких, но это было куда легче, чем быть под ежедневным гнётом отцов-командиров. А тут знай себе топать и топать да любоваться величием матушки-природы в Пиренейских горах! В дороге каждый кормился сам из своего обеденного рациона, а по вечерам на биваке у легионерского костра многонациональный коллектив устраивал импровизированные концерты для своих командиров. Там пелись польские песни, немецкие, и от русского песню «Катюша» и «Калинку-малинку» тоже им подавай.

По окончании марша в полночь при свете факелов личный состав, как в религиозном экстазе, хором прочитал присягу «Кодекс легионера» и надел на себя эти самые заветные Белые Кепки и на утро был перемещён в расположение учебного полка, где впервые был представлен своему командиру роты. Вместе с этим строгий режим воспитания стал слегка умеренным, т. е. в свободные минуты новоиспечённые легионеры могли учить песни, не стоя около кровати, а просто сидя на табуретках, и по ночам стало поменьше ночных тревог. Но зато боевая подготовка только усилилась, и, помимо ежедневных забегов с рюкзаком или без него, добавилось преодоление полосы препятствия, которое само по себе было не из лёгких. Естественно, что сержант Моди Садик каждый раз проявлял себя, устраивая всякого рода хохмы в виде демонстрации приёмов боевого единоборства типа самбо с отработкой их на своих подчинённых, но самой любимой его забавой была яма на полосе препятствий. Эта самая яма со стенками из бетона была восемь метров длиной, три шириной и около двух глубиной, в которую боец, проходящий полосу препятствий, должен был с разбега прыгнуть и, разогнавшись внутри ямы, с подскока вылезти наружу. Моди Садик по привычке загонял в яму одновременно весь взвод, а потом объявлял построение наверху. Со стороны это зрелище напоминало средневековое изображение огромного котла, из которого выпрыгивали ошпаренные грешники, а чёрт их загонял туда-обратно снова и снова. И вот когда уже силы у всех были точно на нуле, и измотанные по самое не могу люди чуть ли не молили о пощаде, звучала очередная команда на построение, и вот тогда каждый был сам за себя, пытаясь выбраться наверх буквально по головам своих товарищей. Скорее всего, все эти методики были занесены в легион ещё в далёкие послевоенные годы, когда большая часть легионеров состояла из недобитых эсэсовцев, что не успели бежать в Латинскую Америку и прятались здесь от Нюрнбергского трибунала, и их как пушечное мясо использовали для подавления освободительного движения в Индокитае. Однажды на главный праздник легиона «Камерун» привезли из Германии несколько полных автобусов холёных недобитых фашистов, с которыми надо было пить пиво и петь эсэсовские марши. Один из этих недобитых фашистов сказал тогда: «Эти русские очень странные люди. Они прошли войну, концлагеря и уже во Вьетнаме по вечерам грустно пели свои печальные песни, а под утро… стрелялись». Справедливости ради стоит сказать, что наряду с нацистскими маршами в легионе исполнялся на французском языке наш русский «Казачок» как наследие от 1-го Кавалерийского полка иностранного легиона (1er REG), сформированного белоказаками в начале 20-х годов прошлого века. По сведениям легионера Е. Недзельского, «большой популярностью в Бейруте пользовалась и гарнизонная музыкальная команда, состоявшая в основном из русских легионеров. Русские песни звучали в домах местной знати, на различных торжественных мероприятиях, вызывая понимание и сочувствие к людям, потерявшим свою родину. Впоследствии хористы команды были откомандированы в распоряжение городского капельмейстера и стали гордостью и достопримечательностью Бейрута».