– Господи, что ещё ты хочешь положить мне на плечи? Неужто я мало ещё вынесла, скажи…

***

Анфисе ещё не исполнилось девятнадцати лет, когда в Касьяновку вернулся Сашка-морячок, отслуживший срочную на Морфлоте. На статного, зеленоглазого красавца заглядывались не только молодые девки, но и замужние бабы. Тайком, чтоб не приметили мужья, вздыхали они, поглядывая, как он играет упругими мускулами, обтянутыми нательной тельняшкой. А Тамара, разбитная тридцатиоднолетняя продавщица из сельпо, вдовевшая вот уже шестой год, и вовсе при виде морячка не находила себе места. Её б воля, повалила бы она его на землю при всем честном народе и зацеловала бы до полусмерти, чтобы никогда не смог он забыть её горячих ласк.

Александр видел всё, и частенько подразнивал и без того разгорячённую женщину зовущими взглядами, весёлыми подмигиваниями, острыми шуточками, да щипками, вызывающими краску на её щёках:

– Ах, чтоб тебя, дьявол глазастый! – прилюдно вскрикивала Тамара, загораясь кумачом. – Чего руки распускаешь? Только ущипни ещё раз, я тебе все руки обломаю!

Но Тимофеевна, ушлая старушка-соседка, жившая напротив её дома, не раз видела, как под утро Сашка-морячок, выпитый вдовушкой до дна и покачивающийся от усталости, выходил через калитку Тамары и сворачивал за угол, направляясь к себе, на другой край деревни.

– Смотри, Наталья, высушит Тамарка твоего Сашку, – говорила Тимофеевна матери Александра, встречая её на улице. – Он парень молодой, ему как коту всё равно, в какую крынку рыло макать, лишь бы сливок напиться. А все ж, она постарше его будет. Зачем тебе такая невестка? Она одного мужика схоронила, теперь к другому подбирается.

Наталья вздыхала, и то и дело заводила об этом разговор с сыном.

– А что, мать, чем Томка плохая баба? – усмехался Александр. – Ладная, видная, все при ней. А то, что потрёпанная малёхо, так кто ж её за это осудит? Это Петька её был запойным пьяницей, через то и помер, не она же его в могилу загнала. Подожди, вот женюсь на ней, она внуков быстро тебе наплодит, будет чем на старости лет заняться.

Наталья в ответ только качала головой, но с сыном не спорила. Тихой женщиной она была, безответной.

Евдокия, мать Тамары, в отличие от Натальи, была всем известна как первая во всей деревне склочница. За словом в карман не лезла, обижать себя никому не давала и выгоды своей никогда не упускала. Она сама выбрала Тамаре мужа, объясняя, что Пётр хоть и хилый, но мужик с руками, он и дом и двор в порядке держать будет.

– А что случись, ты единственная там хозяйкой будешь. И никто тебе не указ, мать с отцом у него вот уже несколько лет как померли, братьев-сестёр в помине не бывало. Живи да радуйся!

И ведь правду сказала. Пётр Тамару не обижал, даже когда напивался. Напротив, тогда он и вовсе превращался в безобидного телёнка, прятался где-нибудь в укромном местечке и спал до тех пор, пока весь хмель не выветрится из его головы.

Евдокия зятя за пьянку не ругала. При случае навещая дочь, хорошенько опохмеляла его, наливая крепкого самогона, который сама же и гнала. И если бы не её такая «доброта», может быть Пётр ещё бы и пожил. Слабенькое сердце его все-таки однажды не выдержало, и осталась Тамара, как и предсказывала ей мать, единственной хозяйкой в мужнином доме.

Надеялась Евдокия, что подвернётся её доченьке принц на белом коне, однако чуда не случилось. Мужики, нет-нет попадавшиеся Тамаре, хотели жить на всем готовеньком и ничего не давать взамен. Но она быстро выводила таких на чистую воду и давала от ворот поворот. А вот теперь, после долгого одиночества совсем стыд и совесть потеряла. Связалась с парнем, который был чуть ли не на десять лет младше её.