— А то! Да ты чуть под машину не попал. Еще до того, как я на тебя налетел. Шел такой, как обкуренный.

И тут я понимаю, что мне ХОЧЕТСЯ поговорить с ним про все это.

— Я думал… Что теперь делать. Как я матери скажу?

— И что надумал?

— Да ничего! Это все не всерьез было. Я просто так, гипотетически на мосту остановился.

— Я за тобой тоже случайно пошел. Ну… мне в ту же сторону было. — Как бы не так! Красавчик отводит глаза, и я понимаю, что на этот раз врет он. — А ты вдруг затормозил посредине моста. Еще и вниз смотрел… Как в фильме про самоубийц. Я и погнал на всякий случай. Скорость не рассчитал. Но если бы ты не отступил от решетки резко — я бы успел сделать сес слайд, — и глядя на меня, как на болезного, поясняет, — резкая остановка на ходу. Как в хоккее. У райдеров свой сленг.

— А ты райдер?

— Вроде того.

Я не знаю, что отвечать. Наверно, благодарить надо, человек проявил беспокойство, не дал совершиться трагедии.

— Спасибо. — Я ощупываю шишку на затылке. Там все болит. И по-моему она увеличилась.

— Пожалуйста, — пожимает плечами Красавчик.

А все-таки я не понял, зачем он шел за мной? В Универе мы встретиться не могли. Андрей, если тоже учится там, то конечно в историческом здании, или где-то на Васильевском. А я в Петергофе год отмотал. На матмехе.

— Ну, а если бы я прыгнул. Ты бы что, полез спасать? — Мне интересно и даже важно, что он ответит. Почему-то необходимо знать, сделал ли бы Андрей это для меня.

— Нет. Я же не идиот.

— Я так и думал. — Значит его самаритянство имеет лимит. Официант приносит еду.

— Думать полезно. Но сначала поедим, — заявляет Красавчик и принимается за стейк. А манеры, как у принца Датского. С ножом, вилкой управляется на раз-два. Я, конечно, тоже умею, не валенок. Но до Красавчика мне далеко.

— Может, все-таки десерт закажем? Раз уж вина нельзя. Тебе, кстати, можно было, это я за рулем.

— Я, во-первых, не алкаш, чтобы одному пить, а во-вторых — я не пью.

— А сладкое ешь?

— Иногда.

— Я тоже иногда. Тогда закажем?

Что он у меня все время спрашивает одобрения действий? Разве мое мнение может иметь значение? Посидим мы тут и разойдемся. Вряд ли снова встретимся. А жаль, меня странно тянет на дружбу с Андреем. Привлекает его взгляд, нравится голос и манера говорить. Улыбка. Вроде и уверен в себе, а улыбается чаще смущенно. Или дергает уголком губ. Как будто сам себя стесняется в проявлении чувств. Он мне интересен — этот нетипичный мажор. И машину классно водит. Наверно, если бы я был его круга, у нас нашлось бы о чем поговорить. А так?

— Знаешь… — он задумчиво смотрит на море и говорит то ли для меня, то ли для себя самого. — Если мои родители узнают, что я на человека наехал — борд отберут. Отец предупредил, что в последний раз.

Я молчу не перебиваю. Андрей все смотрит на море.

— А для меня если бы не флэт, то жить невозможно!

Это ему-то? При такой машине? Я даже не сомневаюсь, что Ferrari не отцовская, а Андрея. Но все молчу. Понимаю, что и ему надо с кем-то поговорить. Тут у нас необходимость оказалась обоюдная.

— Борд — это свобода, понимаешь? Когда ты владеешь и телом, и пространством. Просто летишь… Словами этого не объяснить.

— А не страшно?

— Бояться нельзя. Сразу мозги по асфальту размажешь. — Он задумывается. — Надо вот так. — Андрей раскидывает руки в стороны и показывает мне кадр из “Титаника”. При этом даже глаза прикрывает. Лицо приподнято, на губах блаженная улыбка. Как будто он уже в раю.

У каждого свобода своя. А у меня что?

— Можно нам счет? — говорит фланирующему между столов официанту Андрей. — По карте.

Десерт, значит, отменяется. А жаль, я уже настроился. Андрей расплачивается раньше, чем я успеваю возразить. Встает. На лице его решимость.