Ее сияющий взгляд гаснет, когда она смотрит на меня, готовую вот-вот снова разрыдаться и именно это я и делаю, когда пересказываю ей события своего утра.

– Эл, родная моя, мне так жаль, – сама чуть не плачет мама и держит меня в крепких объятиях, поглаживая по голове и спине. – Я совсем не понимаю…Хелен говорила вчера за ужином, что они улетают в Нью-Йорк, но через несколько дней, и о Нейтоне речи не было. Она говорила, что он останется здесь до конца учебного года, а потом вы отправитесь в свое путешествие. Собственно, как ты мне и рассказывала…

– Все, я не хочу больше ничего слышать о них, – высвобождаясь из цепких маминых рук, сквозь рыдания говорю я. – Мне нужно наверх, мам.

Мне хочется тут же избавиться ото всех вещей, что были связаны с Нейтом и его семейством. Я хочу все выбросить и поэтому направляюсь в свою комнату с твердым намерением сделать это.

– Дочь, подожди. Мы все выясним. Чуть позже я позвоню Хелен и…, – видя мое шаткое состояние, мама решает подбодрить меня: – А давай вместе завалимся на диван, включим наш любимый фильм, возьмём по ведру мороженого и просто побудем вдвоем? Хочешь плакать, плачь. Я просто буду рядом, – в надежде предлагает эта потрясающая женщина, которую я имею честь и удачу называть мамой.

– Спасибо, мам, но нет. Не сейчас.

– Ладно, – расстраивается мама.

А я тут же разворачиваюсь и взбегаю по лестнице на второй этаж и направляюсь прямиком в свою комнату.

Эта обитель в нежных бежевых тонах не знает слова беспорядок. Все всегда лежит на своих местах, всегда приятно пахнет свежими цветами, спонсором которых до этих пор являлся Нейт, только вчера он принес новый букет разноцветных гортензий, моих любимых цветов. И обращая свой взор на них, я молниеносно хватаю вазу и разбиваю ее вдребезги. Соцветия разлетаются по мягкому пушистому ковру, а по всем углам и поверхностям разносятся осколки толстого стекла.

Не обращая на все это внимания, я устремляюсь к картине, на которой изображены мы, такие влюбленные и счастливые. Первым порывом было разорвать ее в клочья, но я решила не тратить силы и просто отнести ее на мусор, попутно захватив всякие открыточки, записочки, фотоальбомы и прочие мелочи, которые касались нас.

Я собирала все это с таким остервенением, что комната стала похожа на поле боя, по которому вдобавок прошелся мощнейший ураган.

Уберу потом, – подумала я и понесла все это барахло к мусорным контейнерам рядом с домом.

Все это показательное выступление видела мама, но даже не попыталась меня остановить, за что я ей безмерно благодарна. Мне стало легче. Действительно.

Вернувшись в комнату, я завалилась на свою кровать с ярко-розовым покрывалом и зарылась с головой в множество подушек. Так я провалялась до глубокого вечера, утопая в уничижительных мыслях и слезах, никого к себе не пуская.

Я слышала, что приходил Кит, но мама вежливо выпроводила его по моей просьбе. Затем он пытался оборвать мой телефон сотнями звонков, но я не удосужилась и раза трубку поднять. Забежала пара девчонок из школьного журналистского клуба, чтобы справиться о моем здоровье. Видимо Кит всем говорил, что я заболела, ведь пропуск занятий и я – это две несовместимые вещи. Но я никого не хотела видеть, к чему с уважением отнеслась мама и поэтому оберегала меня от всяческих визитов. Даже папу ко мне не пускала.

Лишь когда уже стемнело, я нашла в себе силы подняться с кровати. Подойдя к окну, чтоб открыть его и вдохнуть свежего почти ночного воздуха, я увидела, как к мусорным бакам крадется мама, вытаскивает картину и прижимает к груди. Как будто она ей дороже, чем мне.