Михаил встретил сестер хмурым взглядом, хотя бычился больше по-обязанности. Барышни показались ему юными и прекрасными. Как на таких сердиться?

Анета прижалась розовой щечкой к плечу брата и весело пробормотала сквозь бивший из груди смех:

– Полно, Мишенька, не сердись.

Мишель вздохнул и повернулся к кузине. Слова, готовые выйти наружу, застряли у него в горле. Его как будто пронзило молнией. Темно-синие, почти черные – цвета созревшей смородины очи встретили его взгляд, затягивая и мешая мыслить. Никогда еще Марков так остро не ощущал над собой власть женского очарования. Он суетливо дернулся и нарочито громко рассмеялся, стараясь скрыть сумятицу своих чувств.

– Боюсь, в Коломне у меня не будет времени для развлечений.

– Отчего же?

– Придется охранять вас с дуэльными пистолетами наготове.

– Ой! – у Аннеты округлились глаза от беспокойства.

– Успокойся, Нета, – тонкие пальцы опустились на рукав черного сюртука. – Мишель не имел в виду ничего страшного. Он просто сделал нам комплимент. Верно?

Михаил Павлович нагнулся и приложил губы к прохладной ручке, туда, где заканчивалась кружевная митенка. Сделал это не приличествующее сухо. Припал жарко, со всем, внезапно охватившем его, желанием.

Ефроксия вспыхнула как маков цвет. Теперь она знала о поцелуях намного больше и смогла разобраться в природе свершившегося лобзания.

– Это мало напоминает братский поцелуй, – сказала она тихо, следя глазами за Анетой, которая со свойственной ей шумной подвижностью, устраивалась на сидении экипажа. – Какое милое дитя – наша Анета.

Поразившись справедливости замечания, Михаил подивился своей глупости. Совсем недавно он считал Ефроксию гораздо наивнее и тише Неты, а сейчас убедился, что перед ним не девочка, а вполне взрослая дама. Более того, он ощущал в ней способность противостоять мужскому превосходству, что задевало его гордость. Поэтому ответ его прозвучал несколько грубо.

– Ты ждешь от меня извинений?

– Да, черт возьми! Ведь ты – не перебравший наливки корнет, ты – мой брат. И я в праве требовать от тебя уважения.

–– О-о! Вы ссоритесь! – Анета капризно надула губки, поворачиваясь в их сторону.

–– Нисколько, дорогая, – голос Фро был беспечен, но глаза, устремленные на Мишеля, были холодны и ждали ответа.

– Прости меня. – Сказал Мишель, теперь уже точно зная, что не успокоится, пока не запустит свои пальцы в копну золотистых волос, собранных сейчас в немудреную прическу, и не растреплет их по белым плечам, которые будет покрывать поцелуями еще более горячими, чем тот, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

– Что ты будешь делать, ежели и впрямь окажешься в обществе перебравшего наливки корнета? – поинтересовался он уже вполне мирно, направляясь к повозке.

Фро заливисто засмеялась, откидывая голову назад, отчего мелкие пряди волос, легким пушком выбившиеся из прически, заколыхались, приковывая внимание.

– Тут впору ты, со своими дуэльными пистолетами!

– Не играй со мной, Фро, – голос Маркова был хрипл.

Даже неискушенная Анета расслышала в его словах угрозу. Она обхватила Ефроксию за талию и зашептала ей в ухо:

– Ты разозлила Мишеля.

Сестра в ответ строптиво мотнула головой, говоря нетерпеливым жестом, что все прекрасно осознает. Ефроксия впервые позволила себе говорить то, что придет ей в голову, а не то, что от неё ожидают. И, надо сказать, получала от этого истинное удовольствие.

Характер и нрав сестры не были секретом для Анеты, она обеспокоено вздохнула:

– Боюсь, маменьке это не понравится.

– Ты думаешь, он наябедничает?

Сестры шептались, забыв обо всем на свете, а Михаил Павлович, отдав распоряжение кучеру, расположился напротив и старательно делал вид, что ничего не слышит.