Уайетт сидел у стены и, подперев подбородок, глядел в пол. Он уже давно молчал и не шевелился. Наблюдая за ним, Эббершоу не мог не вспомнить семейные портреты в большой столовой: почему-то Уайетт сейчас выглядел неотъемлемой частью старого дома, вот так угрюмо дожидаясь конца.

Вдруг Мегги подняла голову и тихо сказала:

– Как странно думать, что в нескольких милях отсюда жизнь идет своим чередом. Я даже слышу собачий лай. Не верится, что происходит нечто настолько ужасное и никто не может нас вызволить. Сами подумайте, – продолжала она, – здесь убили человека, украли его тело, так, словно это пустяк, а потом сумасшедший преступник… – она сделала паузу, сузив карие глаза, – надеюсь, он действительно сумасшедший, – спокойно готовится убить нас всех. Это немыслимо.

Кэмпион посмотрел на Эббершоу и тихо спросил:

– Эта история со смертью Кумба – я никак не пойму. Вы уверены, что его действительно убили?

Эббершоу проницательно посмотрел на него. Казалось невероятным, что этот приятный, безобидный на вид молодой человек мог быть убийцей, пытающимся снять с себя подозрения, и тем не менее, судя по рассказу миссис Мид, улики против него выглядели весомыми.

Поскольку Эббершоу не ответил, Кэмпион продолжил:

– Ума не приложу. Полковник ведь представлял для них ценность… наверное.

Поколебавшись, Джордж прошептал:

– Вы уверены, что он был… Я имею в виду, вы точно это знаете?

– Я знаю, что Симистер должен был заплатить ему кругленькую сумму. – Бледные глаза Кэмпиона широко распахнулись за огромными очками. – И я знаю, что в определенный день следующего месяца у него назначена встреча в большом лондонском отеле. Тот, с кем собирался встретиться Кумб, – известный на всю Европу величайший гений маскировки. Ему были даны четкие инструкции: изменить старику внешность, вручить ему пару изящных приспособлений, билет на ближайший трансатлантический лайнер вкупе с паспортом и легендой и приставить к нему хорошенькую «племянницу». Фон Фабер, конечно, этого не знал, но даже если бы и знал… не понимаю, зачем нужно было вспарывать старика, а вы? Это сводит меня с ума. Кроме того, зачем ему сваливать это отвратительное преступление на нас? Он ведь не сможет убедить нас, будто это мы его совершили. Не понимаю. Это не может быть просто желанием успокоить совесть.

Эббершоу промолчал, не в силах забыть до странного убедительную историю старухи, правдоподобность которой подтверждалась словами Кэмпиона. Но чем больше он думал о мужчине рядом с ним, тем абсурднее казалось это обвинение.

Сдавленный крик стоявшего у окна Мартина заставил всех подскочить.

– Свиньи, – горько сказал он, повернув к ним бледное лицо со слезами на глазах. – Вы только взгляните. Там Долиш, он идет от гаража к дому. И при нем канистры бензина. Костер будет гореть до небес.

– Боже правый! – произнес Крис Кеннеди, встав рядом с Мартином у окна. – А с ним и его дурни. Ох, ну почему я не могу до них добраться!

– Нас сожгут! – Казалось, до малышки Жанны наконец-то дошло, насколько серьезна ситуация, и она истерично разрыдалась, чем усугубила и без того напряженную обстановку.

Мегги подошла к Жанне и попыталась ее успокоить, но та не могла остановить слезы, полностью утратив самообладание.

Плакала и Энн Эджвер, пусть и не так громко. Напряжение стало невыносимым.

Эббершоу нащупал часы и уже собирался вытащить их, когда Альберт Кэмпион предупреждающе прикоснулся к своей руке. Рукав его пальто соскользнул, и Эббершоу увидел циферблат наручных часов Альберта. Было без пяти одиннадцать.

В тот же момент за дверью снова послышались шаги и прозвучал голос Джесси Гидеона: