Должно быть, он немного задремал, несмотря на тревожные мысли, потому что вдруг вздрогнул и сел, напряженно прислушиваясь, навострив слух, с выражением крайнего недоумения на лице.

Откуда-то поблизости, по-видимому из комнаты с запертой дверью, доносились причудливые звуки. Не просто звуки – гимн, исполненный злобно и пылко, – Эббершоу не слышал подобного ни разу в жизни. Голос был женский – высокий, пронзительный; в нем слышалась мстительная ярость. Джорджу удалось разобрать слова, произносимые с каким-то свирепым ликованием, свойственным религиозному рвению:

И затем с еще большим акцентом:

Дрожащее крещендо достигло апогея, того просветленного удовлетворения, которого не знают более великодушные сердца:

Последняя нота растворилась в утренней тишине, за ней последовало протяжное:

А потом повисла тишина.

– Боже, что это было? – спросила разбуженная шумом Мегги. Она села, широко распахнув глаза, ее волосы были растрепаны сильнее обычного.

– Скоро узнаем. – Эббершоу вскочил, подошел ко второй двери и, тихонько постучав, прошептал: – Кто здесь?

– Да сгинут нечестивцы, – произнес громкий, пронзительный женский голос с отчетливым раскатистым саффолкским акцентом. – Земля разверзнется и поглотит их. Вам не попасть в эту комнату, – весело продолжил голос, – нет, нет, Господь наказал вам сотню лет слушать гимны. Почему же вам не попасть сюда? Потому что я заперла дверь. – В последних словах прозвучало демоническое удовлетворение.

Эббершоу с Мегги переглянулись.

– Она не в своем уме, – прошептал Джордж.

– Какой ужасный дом, – вздрогнула Мегги. – Но все же поговори с ней, Джордж. Возможно, она знает, как нас вызволить.

– По-видимому, ее главная забота – не дать нам выйти отсюда, – сказал Эббершоу, но вернулся к двери. – Кто здесь? – спросил он, почти не надеясь на ответ, но после недолгого ожидания ему ответили с неожиданной прямотой:

– Этого мне скрывать не должно. Я Дейзи Мэй Мид. Замужняя женщина, благочестивая. Та, что не пропускает церковных служб; пусть другие мучаются бесовщиной, что происходит в этом доме. Пусть страсти земные не закончатся и после смерти. Земля разверзнется и поглотит этих людей. Огонь и сера будут их уделом! Господь да покарает их!

– Это очень вероятно, – сухо сказал Эббершоу. – Но кто же вы? Как вы сюда попали? Вы не могли бы нас выпустить?

Очевидно, его ровный, деловой тон оказал успокаивающее действие на мстительную даму: в соседней комнате воцарилась тишина, а потом раздалось бормотание – уже не столь пылкое:

– Чем вы там заняты?

– Мы в плену, – с чувством сказал Эббершоу. – Нас запер здесь мистер Долиш, и нам очень хочется выбраться отсюда. Вы можете нам помочь?

На несколько мгновений снова воцарилась тишина, затем женский голос заговорил более рассудительно:

– Пожалуй, я не прочь открыть дверь и взглянуть на вас.

– Хвала небесам! – сказал Эббершоу, взбудоражившись. – Вы хотите сказать, что можете открыть эту дверь?

– Могу, – самодовольно сказал голос. – Не я ли сама ее заперла? Нечасто здесь встретишь иностранцев. Я так и сказала немецкому джентльмену. О, их всех ждут адские муки. «Идите к черту», – сказала я им. «Огонь, сера и каленое железо уготованы вам!» – сказала я.

– Да, я знаю, – успокаивающе сказал Эббершоу, – но есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, как нам выбраться?

За дверью отчетливо послышалось уважительное ворчание.