Однако о просьбе пондо буры были хорошо осведомлены и теперь полагали, что туземцы поддержат отряд, который полностью состоит из выходцев из Российской империи. Впрочем, до Пондо-ленда путь был неблизким, через весь Наталь.

Да и окончательно вопрос о привлечении кафров к боевым действиям на стороне буров решен не был. Почти все бурские генералы отзывались об этой идее резко отрицательно. Во-первых, она могла ударить по основе основ бурского менталитета, по патриархальному укладу, в котором кафрам отводилась лишь роль слуг, положением своим немногим отличаясь от рабства. Во-вторых, – и это, пожалуй, был главный аргумент противников идеи, – кафры, получив оружие, могли обратить его против буров. Они ведь постоянно поднимали восстания в республиках, сжигали фермы и убивали поселенцев. Когда у них в руках окажется современное оружие, справиться с ними будет гораздо труднее. Уступки, которых требовали аутлендеры, то есть равные избирательные права, кафрам не нужны. Им нужна только земля, им нужно лишь одно – чтобы белые убрались прочь. Дав им оружие, не откупорят ли буры бутылку с заточенным там злым джинном, с которым уже не сумеют справиться?

Вот он, результат неблаговидной бурской политики относительно коренного населения. В Северной Америке с коренными жителями поступали жестче. Одних уничтожали, оставшихся сгоняли в резервации. Теперь проблемы коренного населения в Северной Америке просто не существовало, за неимением этого коренного населения. Но куда дальновиднее было не воевать с кафрами, а показать им, что буры – хорошие хозяева. Только с ними эта земля станет плодородной, на ней будет расти урожай, которого хватит всем – и белым, и кафрам. Однако теперь ситуацию исправлять было уже слишком поздно.

Еще среди бурских генералов ходило мнение, что британцы переманят кафров на свою сторону, вооружат их, пообещав все блага мира, что отдадут им, к примеру, земли буров, а потом, как это обычно бывает, обманут.

Булатовича окружал десяток воинов из племени галлас, которые родом были из недавно присоединенных к Абиссинии земель, что располагались на юго-западе. На вид – сущие дикари, одетые в бараньи шкуры. Они были прекрасно сложены, мускулистые их тела на вид напоминали статуи античных героев, что поддерживают фасад Эрмитажа в Санкт-Петербурге. Длинные волосы галласы заплетали в тонкие косички, которые плотно обтягивали голову, а на затылке завязывались в пучок. Подобные прически разрешалось носить только тем, кто убил либо льва, либо слона, либо человека, да и то не всю жизнь, а лишь на определенное время. Странно было видеть на плечах этих дикарей русские винтовки системы Драгунова. Булатович и сам уже совсем не походил на того лощеного лейб-гусара, каким его знали на балах в столице, загорел, кожа задубела и запылилась, на плечах он носил накидку из львиной шкуры, а на голове – боевую львиную повязку. Галласы смотрели на него с какой-то рабской преданностью и обожанием. Это не слуги даже его были, не телохранители, а люди, преданные ему душой и телом, готовые выполнить любое приказание своего хозяина.

«Такую преданность не завоюешь даже мешком австрийских серебряных талеров, что ходят в Абиссинии. Нужно что-то другое. Чем же он так их покорил?» – думал Власов, мимолетно поглядывая на Булатовича.

Встреча их случилась в дне перехода от Джибути. Завидев облако приближающейся пыли, члены русской дипломатической миссии начали волноваться, а казаки охранения выехали вперед, на всякий случай, приготовившись к обороне. Сколько всяких разговоров ходило о бандитах, которые до нитки обирают в этих местах караваны торговцев, а людей убивают. Сойдешь немного с дороги – тут-то и наткнешься на выбеленные кости этих несчастных.