Но мама не слышит моих слов, её словно заклинило на злополучной царапине.

– Санёк, когда ты мне ответишь, где ты так сильно поцарапался?

– А во-первых, мамочка, ты пришла с работы и ещё не переоделась…

Мама уходит переодеваться, а я замечаю на столе свою любимую сушку и начинаю весело грызть её.

– Так как же ты всё-таки поцарапался? – доносится до меня из другой комнаты мамин голос.

И вот она уже на кухне.

– Мама, ты разве не видишь, что я ем. Потом разговоримся…

И только поздно вечером, когда мама уложила меня спать, я не мог устоять перед её ласковым голосом и решился приоткрыть свою тайну.

– А вот так! Лез через забор… Там в проволоке дыра…

И я тут же засыпаю…

А об этом рассказала мама.

Я устроил военные манёвры на новом, только что купленном, письменном столе и так был увлечён, что в пылу сражения не заметил, как боевой техникой сильно поцарапал стол. Я расстроен, мне хочется разделить с кем-нибудь своё горе. Но с кем? Выбирать не приходится. Только с мамой.

Я давно заметил: если не ждать, когда тебя разоблачат, а первым сообщить неприятную новость, меньше ругают. Мама уж точно не поставит в угол. Она просто огорчится, и мы с ней оба будем огорчённые…

А папа… Когда как. Всё зависит от характера моей провинности и от папиного настроения. Он может, едва взглянув на меня, только буркнуть для порядка:

– Плохо!

И снова уткнётся в газету или фантастику.

Или:

– Я же говорил: не подходи к моим полкам с инст-рументами! А ты опять не послушался!

Если же папа смотрит хоккей, он может вообще не услышать меня. А ещё он может – и это самый худший вариант – выслушать моё признание и, осуждающе взглянув, сказать:

– Ну что ж, не послушался… Тогда иди в угол.

И молча повернётся к телевизору, а я, не вступая с ним в спор, встану в угол.

Прекословлю я только с мамой и с бабулей. С ними я долго могу сражаться за свою свободу. Иногда они не выдерживают моего сопротивления, а иногда их заставляют отступить смягчающие обстоятельства… И тогда они говорят:

– Ну ладно, чтобы в последний раз! Договорились?

Я обещаю. Трудно разве дать обещание?! Только попробуй потом его выполнить! Я столько раз пробовал – не получалось! Если и не повторял старые ошибки, то делал новые. Мамины бусы недавно нечаянно порвал, будильник испортил, случайно уронив на пол, когда заводил. Да что перечислять…

Больше всего я волнуюсь, если испорчено то, что связано с папой. Однажды, когда мне было лет пять, я сломал в проигрывателе штучку с иголкой: самовольно ставил любимую пластинку «Приключения Буратино». Ремонтировать проигрыватель приходится папе, так что его трудно обрадовать такой новостью. Что же делать? Как подготовить его? Что сказать?

Эти вопросы волнуют и маму. И мы советуемся друг с другом.

– Санёк, как ты думаешь, что мне сказать, когда папа спросит, кто сломал проигрыватель? – лукаво спрашивает она.

Не успеваю я что-то придумать, как она сама находит выход из положения.

– Ладно, когда он спросит, я промолчу, как будто не расслышала, и выйду из комнаты, будто у меня на кухне подгорает картошка. А что ты скажешь, если он спросит тебя?

– Я залезу под диван, – подумав, отвечаю я.

И нам становится очень весело. Однако я понимаю степень своей вины и, как только папа появляется дома, меня не нужно уговаривать встать в угол. Он ещё ничего не подозревает, а я уже там.

– Санька! Ты почему в углу стоишь? – спрашивает папа. – Я вроде бы ещё не ставил тебя.

Я молчу. Папа уходит в зал и видит, что случилось с проигрывателем.

– Так ты опять сам ставил пластинку? Иглодержатель сломал… Тогда стой. Правильно сделал, что сам догадался встать.