– Дочь моя, повторяю: стать супругой барона де Реца огромная честь. Поверьте.

– Отчего же вам самой не выйти за него замуж? – ответила она раздраженно.

– Ну же, Клодина, полно насмешничать.

– Будь отец жив, он бы такого не допустил.

– Замолчи!

Клодина вздрогнула от такой резкости.

Мать, побледнев, схватила ее за руки.

– Слушай меня, Клодина, – сказала она, понизив голос. – Есть одна тайна, которую тебе пора узнать.

– Мама, вы меня пугаете.

– Молчи и слушай мое признание, повторять не стану. Лучше унести это в могилу, чем открыть хоть кому-то. Теперь это и тебя касается.

Клодине показалось, что волосы у нее на затылке встали дыбом.

Мать опустила глаза, вдохнула поглубже и выпалила на одном дыхании:

– Когда выслушаешь меня до конца, ты поймешь, почему этот брак – дар небес и выбора у тебя нет.

– Говорите, мама.

– Я согрешила.

– Что вы хотите сказать?

– Словом, ты… Ты незаконнорожденная.

Клодина вырвала ладони из материнских рук. Слово, которое та прошептала, – будто воткнули тонкую и длинную иглу ей в самое сердце. Тело больше не слушалось ее, как и разум, опаленный пламенем невыносимой истины.

– Но я ваша единственная дочь.

– Именно. До тебя у нас с отцом никак не получалось…

Мать не закончила фразу, давая Клодине самой заполнить пропуск на месте того, что она не решилась описать. Девушка вспыхнула:

– Нет! Матушка, как вы могли? Вы, сама честность, сама прямота! Как вы могли предать моего…

Слово застряло у нее в горле. Она чувствовала, что отныне недостойна его вымолвить.

– …вашего мужа.

– Он был так счастлив узнать, что я наконец забеременела, – сказала она, и голос будто донесся из глубин воспоминаний.

– Узнал ли он когда-нибудь правду?

– Не думаю. Но, возможно, сомнения у него были.

Разумеется. Клодина вспомнила с горькой злобой, как отец несправедливо наказывал ее. А она восхищалась им и уважала его. И наивно полагала, что он злится оттого, что она родилась не благородного пола, и потому всячески старалась превзойти ожидания. Но тщетно. Знать в четыре года греческий, латынь, иврит, а к пяти изучить арифметику, астрономию и физику было все равно мало. Теперь она понимала, что в его глазах она всегда оставалась воплощением бесчестия.

– Кто мой настоящий отец?

Мать молча отвернулась.

– Я знаю его? – настаивала Клодина.

Ей был противен собственный умоляющий тон, однако она надеялась, что это смягчит мать. Но та по-прежнему сжимала губы с суровым видом.

– Вы должны мне его имя! – рассердилась Клодина.

– Ничего больше я вам не скажу. Я открыла эту тайну с единственной целью: убедить вас согласиться на этот неожиданный союз.

Материнская жестокость стоила ударов плетью от отца – точнее, от того, кого она считала отцом.

Обессилев, Клодина уронила руки на складки платья. Блеск бриллиантов и сапфиров вдруг поблек. Она не заслуживала их носить.

Даже человек с картины глядел на нее теперь презрительно. Она закрыла глаза с безумной надеждой, что, когда откроет их вновь, жизнь потечет как прежде, а все это окажется кошмарным видением.

Но вместо этого она почувствовала, как руки матери отирают с ее щек слезы.

– Соберитесь, дочь моя. У вас еще будет время с этим свыкнуться: свадьба назначена через полгода.

Все было на самом деле: мир вокруг нее рушился. Она поклялась, что вытянет из матери имя родителя.

Извержение было уже совсем близко, а Луизе так и не удалось взглянуть на документ.

Она разглядывала кабинет редкостей, где колбы с омерзительным содержимым соседствовали с чучелами горностая, черепами странных существ и даже золотой маской, скривившей зубастую пасть, – подарком мореплавателя Жака Картье, которого Франциск I послал исследовать Америку. На полке пылились окаменелые останки гигантской улитки. Луиза завороженно проводила взглядом по бесконечно закручивающейся спирали, сперва в одну сторону, потом в другую, мысленно согласуя с ней собственные движения под ритмичный звон тяжелых колец в ушах.