Прежде чем примчаться с женой в больницу, он сменил клоунские башмаки на кроссовки и снял с носа большую красную круглую резиновую нашлепку. Однако остались и белые круги вокруг глаз, и красные пятна румян на щеках, и мятая шляпа-пирожок.
Налитые кровью глаза Бизо цветом не отличались от нарумяненных щек, возможно, потому, что едкий сигаретный дым раздражал слизистую, но Руди подозревал, что причина еще и в выпивке.
В те дни курить разрешалось везде, даже в комнатах ожидания родильных отделений. И счастливые отцы традиционно раздавали сигары, празднуя рождение ребенка.
Уходя от кровати умирающего отца, бедный Руди вроде бы мог найти убежище в комнате ожидания. И его горе могла бы смягчить радость скорого перехода в категорию отцов.
Но и у Мэдди, и у Натали роды затягивались. И всякий раз, возвращаясь из палаты интенсивной терапии, Руди находил в комнате ожидания бормочущего себе под нос, с налитыми кровью глазами клоуна, искуривающего пачку за пачкой «Лаки страйк» без фильтра.
Под грохот громовых раскатов, в сверкании молний, Бизо превратил комнату ожидания в сцену. Кружил по синим плиткам винилового пола, от одной розовой стене к другой, курил и кипел изнутри.
– Руди Ток, вы верите, что змеи могут летать? Разумеется, нет. Но змеи могут летать. Я видел их высоко над ареной. За это зрелище хорошо платили и им громко аплодировали, этим кобрам, этим мокасиновым змеям, всем этим мерзким гадюкам.
Бедный Руди реагировал на эти тирады сочувственными кивками, междометиями, цоканьем языка. Он не хотел поощрять Бизо, но чувствовал: отсутствие реакции приведет к тому, что злость клоуна выплеснется на него.
Задержавшись у залитого дождем окна, с густо накрашенным лицом, которое подсвечивал отблеск молний, Бизо спросил: «Кого ждете, Руди Ток, сына или дочь?»
Бизо обращался к нему исключительно по имени и фамилии, словно они составляли неделимое целое: «Рудиток».
– У них тут есть новейший ультразвуковой сканер, – ответил Руди, – так что они могли бы сказать нам, мальчик будет или девочка, но мы не захотели этого знать. Нас волнует только одно: чтобы ребенок родился здоровым.
Бизо выпрямился во весь рост, гордо вскинул голову, повернулся к окну, за которым бушевала гроза:
– Мне не нужен ультразвук, чтобы подтвердить то, что я и так знаю. Натали родит мне сына. Род Бизо не умрет вместе со мной. Я назову его Панчинелло, в честь одного из первых и самых знаменитых клоунов.
«Панчинелло Бизо, – подумал Руди. – Бедный ребенок».
– Он станет величайшим представителем нашей профессии, – продолжил Бизо, – лучшим шутом, арлекином, паяцем. Его признают таковым от побережья до побережья, на всех континентах.
И хотя Руди только-только вернулся из палаты интенсивной терапии в родильное отделение, ему казалось, что он уже связан по рукам и ногам черной энергией, которая словно изливалась из подсвеченных молниями яростных глаз Бизо.
– Он не просто добьется признания, но станет бессмертным.
Руди куда больше интересовали новости о состоянии Мэдди. В те дни отцов редко допускали в «родилку», где они могли бы засвидетельствовать появление ребенка на свет божий.
– Он будет звездой цирка своего времени, Руди Ток, и все, кто увидит его на манеже, будут знать, что его отец – Конрад Бизо, патриарх клоунов.