В столовой потолок, пол и нижняя часть стен из красного дерева. Верхняя часть стен обтянута муаровым шелком, на полу – персидский ковер.

Во время обеда хрустальную люстру не зажигают, обедаем мы всегда при свечах.

В тот сентябрьский вечер 1994 года свечи были квадратные, каждая стояла на хрустальном блюдце-подсвечнике, некоторые из обычного воска, другие – из рубиново-красного. Стояли свечи не только на обеденном столе, но и на комодах у стен, отбрасывая мягкий свет на скатерть, наши лица, стены.

Посторонний человек, заглянувший в окно, мог бы подумать, что мы не обедаем, а проводим спиритический сеанс, и пища лишь помогает коротать время до появления духов.

И хотя родители приготовили мои самые любимые блюда, я старался не думать об этом обеде как о последней трапезе приговоренного к смерти.

Пять должным образом приготовленных блюд невозможно съесть так же быстро, как «Хэппи мил» в «Макдоналдсе», тем более что к каждому подавалось свое, тщательно подобранное вино. Поэтому мы настроились на долгий вечер, который нам предстояло провести в компании друг друга.

Папа – шеф-кондитер всемирно знаменитого курорта «Снежный», и должность эту он унаследовал от своего отца, Джозефа. Поскольку все сорта хлеба и выпечки должны быть свежими ежедневно, он уходит на работу в час ночи, как минимум пять дней в неделю, а чаще – шесть. К восьми утра, когда выпекается все, что заказано на день, он возвращается домой. Завтракает с мамой, а потом спит до трех часов дня.

В том сентябре я работал точно так же, как он, поскольку уже два года был учеником пекаря на том же курорте. Семья Ток верит в протекцию родне.

Папа говорит, что никакая это не семейственность, когда у тебя есть настоящий талант. Если дать мне хорошую духовку, я могу составить достойную конкуренцию кому угодно.

И действительно, на кухне от моей неуклюжести не остается и следа. Когда дело доходит до выпечки, я – Джин Келли[12], я – Фред Астер[13], я – само изящество.

После нашего обеда отцу предстояло идти на работу, мне – нет. Готовясь к первому из пяти ужасных дней, предсказанных дедушкой Джозефом, я взял недельный отпуск.

Начали мы с ачмы, грузинского блюда, – тончайших слоев теста, которые перемежались со слоями сыра и масла, с золотистой корочкой поверху.

В то время я еще жил с родителями, поэтому отец сказал:

– Тебе следует оставаться дома с полуночи до полуночи. Не высовывайся. Спи, читай, смотри телевизор.

– Тогда случится вот что, – встряла бабушка Ровена, – он упадет с лестницы и сломает шею.

– Не пользуйся лестницей, – предложила мать, – оставайся в своей комнате, сладенький. Еду я буду тебе приносить.

– Тогда, скорее всего, сгорит дом, – не сдавалась Ровена.

– Нет, дом не сгорит, – возразил отец. – Электрическая проводка хорошая, плита новая, дымоходы в обоих каминах недавно прочистили, на крыше установлен громоотвод, а Джимми не играет со спичками.

В 1994-м Ровене исполнилось семьдесят семь лет, двадцать четыре года она прожила вдовой, так что отгоревала положенное. Женщиной она была хорошей, но уж больно упрямой. Ее попросили взять на себя роль адвоката дьявола, и она упорно гнула свое.

– Если не будет пожара, то взорвется газ.

– Ровена, – пытался урезонить ее отец, – во всей истории Сноу-Виллидж не было случая, когда взрыв бытового газа уничтожал дом.

– Тогда на дом упадет авиалайнер.

– Да, такое в наших местах случается раз в неделю, – вздохнул отец.

– Все всегда бывает впервые, – ответила Ровена.

– Если наш дом может стать первым, на который упадет авиалайнер, то с той же вероятностью в соседнем доме могут поселиться вампиры. Однако, будь уверена, с завтрашнего дня я не начну носить на шее чесночное ожерелье.