Тем временем он обсуждал по видеофону деловые вопросы, его собеседником был Верн Линдблом, тоже сотрудник Агентства. Верн не был генератором идей, не был мастером слова, однако он был художником в визуальном смысле, а потому лучше знал, что там еще задумал их общий начальник Эрнест Эйзенблудт, сидевший в московской студии.

– Следующим будет Сан-Франциско, – сказал Линдблом. – Я как раз его строю.

– В каком масштабе? – заинтересовался Адамс.

– А ни в каком.

– В натуральный размер?! – Адамс не верил своим ушам. – И Броуз согласился? Это что, очередной приступ эйзенблудтовского креативного…

– Только кусок. Ноб-Хилл и вид на бухту. На все потребуется порядка месяца, но спешки нет никакой. Кой черт, ведь только что показали Детройт.

Линдблом говорил спокойно и уверенно и, как прекрасный ремесленник, имел для того все основания. Генераторы идей ценились пятачок пучок, но те, кто работал своими руками, составляли замкнутую гильдию, проникнуть в которую было не под силу даже Броузу со всеми его агентами. Они были как изготовители витражного стекла в средневековой Франции: если гибли они, гибло и их искусство.

– Хочешь послушать мою новую речь?

– Господи, да конечно же нет, – испугался Линдблом.

– От руки написана, – скромно похвастался Адамс. – Я послал железяку куда подальше, она меня до белого каления доводила.

– Послушай, – сказал Линдблом, неожиданно посерьезнев, – до меня тут дошел один слух. Тебя хотят снять с речей и перебросить на специальный проект. Только не спрашивай на какой, мой источник не знает. – И добавил, чуть помедлив: – Это сказал один футмен.

– Хмм.

Адамс пытался изобразить спокойствие, но внутри его сразу же стало подташнивать. Вне всякого сомнения, – судя по приоритету над обычной работой – это исходило из конторы Броуза. И в самом Броузе, и в его специальных проектах было что-то такое, что ему сильно не нравилось. Хотя не понятно, что именно.

– Как раз по твоей части, – добавил Линдблом. – Что-то там насчет археологии.

– Ясненько, – ухмыльнулся Адамс. – Советские ракеты разрушают Карфаген.

– Тебе предстоит программировать Гектора и Приама и вообще всех этих парней. Вытаскивай заранее Софокла. Шпаргалки, или подстрочники, или что там еще.

– «Дорогие друзья, – возгласил Адамс. – На меня пала тяжелая обязанность сообщить вам печальную новость, но мы все равно победим. Новая советская МБР “Гардеробщица А-три” с углеродной боеголовкой усыпала окрестности Карфагена в радиусе пятидесяти миль радиоактивной поваренной солью, что лишний раз показывает… – Он смолк и на секунду задумался. Так что там делали в этом Карфагене? Амфоры? Вазы? Да какая разница, это по части Линдблома. Показывать цветные открытки, отсканированные в мультифаксной системой объективов телевизионных камер в гигантской, под завязку набитой декорациями московской студии Эйзенблудта. – Это, друзья, все, что осталось от города, однако генерал Хольт сообщил нам, что наш ответный удар, при котором использовалось новейшее оружие устрашения, горохомпулялка “Полифем Х-Б”, уконтрапупило военный флот Афин на десять процентов, и теперь, с Божьей помощью, мы…»

– А знаешь, – задумчиво сказал Линдблом, – если кто-нибудь из броузовских ребят слушает этот треп, тебе будет очень, очень смешно.

Внизу величавая река плавно катила серебряные воды с севера на юг, и Джозеф Адамс выглянул в иллюминатор, чтобы снова посмотреть на Миссисипи и восхититься ее красотой. И это была никакая не реконструкция: то, что сверкало под утренним солнцем, было частью извечного. Изначальный мир, не нуждавшийся в возвращении, потому что он никуда не уходил. Этот вид, подобно виду Тихого океана, всегда его протрезвлял – что-то оказалось сильнее человека, пребыло.