Он, Джозеф Адамс, видел Броуза во плоти всего лишь два раза в жизни. Броуз был стар. Сколько ему там, восемьдесят два? И далеко не худенький. Не какая-нибудь там корявая палка, с которой складками свисает сухая копченая плоть; Броуз в свои восемьдесят два весил добрых два центнера, он не ходил, а ездил на каталке, изо рта у него постоянно текло, да и из носа тоже… И все же его сердце еще билось, потому что это было искусственное сердце, и селезенка была тоже искусственная, и что только не…

И все же изначальный Броуз оставался. Потому что его мозг не был иск-оргом, таких попросту не было; сделать искусственный мозг даже до войны, когда существовала эта фирма, корпорация «Иск-Орг» в Финиксе, было бы все равно что заняться, как называл это про себя Адамс, производством «настоящего поддельного серебра», во всем многообразии метафорического смысла этого выражения, – погрузиться в мир аутентичных подделок.

А этот мир, в который, вам кажется, вы можете войти через дверь с табличкою «Вход», погулять в нем минутку и тут же выйти через дверь с табличкою «Выход», – этот мир, подобно декорациям эйзенблудтовской московской киностудии, не имел конца, за комнатой комната, дверь «Выход» одной комнаты оказывалась дверью «Вход» другой.

И теперь, если Верн Линдблом не ошибался, если этот парень из частной сыскной организации, лондонской «Вебстер Фут лимитед» не ошибался, распахивалась новая дверь «Вход», распахивалась от толчка руки, протянувшейся в старческом треморе издалека, из Женевы… в мыслях Адамса эта метафора стала зримой и устрашающей, он действительно увидел распахнутую дверь, почувствовал тьму, которой она дышит, – лишенная света комната, куда ему неизбежно придется вступить для выполнения одному лишь Богу известно какой задачи, не была навязчивым кошмаром, подобным черным безликим туманам, осаждавшим его изнутри и снаружи, она была…

Слишком отчетлива. Изложенная графически однозначными словами в памятной записке, исходящей из этого чертова гадюшника, Женевы. Генерал Хольт и даже маршал Харензаны, который, как ни говори, был офицером Красной армии, а не Бантхорном[12], нюхающим подсолнух, даже Харензаны иногда прислушивался. Но этот еле передвигающийся, текущий изо всех отверстий старый мешок, битком набитый иск-оргами – ведь Броуз жадно поглощал из прискорбно маленького и быстро таявшего мирового запаса иск-орг за иск-оргом, – был лишен слуха. В самом буквальном смысле с лова. Много лет назад его уши перестали функционировать. И Броуз отказался от искусственной замены: ему нравилось не слышать.

Проверяя все до единой телевизионные записи речей Протектора Янси, Броуз их не слушал; ужасным, как представлялось Адамсу, образом этот жирный полумертвый организм получал звуковой сигнал, так сказать, по прямому проводу – от электродов, умело имплантированных много лет назад в соответствующий отдел его дряхлого мозга… единственного органа, который действительно был Броузом, все остальное представляло собой некое подобие железного дровосека, некую совокупность пластиковых, безотказных (до войны корпорация «Иск-Орг» гордо давала своим изделиям пожизненную гарантию, причем в иск-орговом бизнесе значение слова «пожизненный», применять ли его к жизни объекта или жизни его обладателя, было на редкость понятно) протезов, на которые, вообще говоря, могли притязать и янсеры меньшего калибра – в том смысле, что иск-орги, находившиеся в сейфах подземного хранилища под Эстес-Парком, принадлежали янсерам как классу, а совсем не одному лишь Броузу.