Он повернулся спиной к Тине, и она видела, как его плечи опустились, точно на них была вся тяжесть мира, а голова свесилась так низко, как если бы он уснул сидя. А что самое ужасное, Никита молчал. Может, и правда уснул?

Тина подобралась к нему и заглянула в лицо. Парень уставился в одну точку отсутствующим взглядом и, видимо, вообще не слышал ее последней фразы.

– Ты разлюбил меня, да? Из-за того, что я на такое способна? – шепнула она срывающимся голосом.

Лицо Никиты на миг странно исказилось, ей показалось, что он всхлипнул. Но в следующую секунду оно снова приняло бесстрастное выражение.

– Я здесь, с тобой. Давай все-таки попробуем поспать.

– Ладно. Конечно. Давай попробуем. Поговорим об этом завтра, да? Я имею в виду – о нас.

– Ти-на. Мы замешаны в убийстве. Какие сейчас могут быть беседы «о нас»? Чертова женская психология.

Девушка сделала над собой огромное усилие, чтобы промолчать, и отвернулась от Никиты к стене.

На этот раз сон долго не приходил, но когда Тина наконец отрубилась, то «очнулась» уже утром. В первые пять благословенных секунд она пребывала на границе между сном и явью и не помнила ни о каком убийстве. Потом – застонала и резко села в постели. Место на диване слева от нее пустовало.

– Никита? – произнесла Тина звенящим голосом.

Никто не отозвался.

Призрачная надежда на то, что он на кухне или в душе, не оправдалась. Его вещи лежали на своих местах, но сам он…

«Ладно. Я не буду паниковать. Может, он всего лишь пошел в магазин», – сказала себе Тина, уже слушая гудки в трубке. С каждым следующим гудком ее сердце падало все ниже, пока наконец не ухнуло на самое дно колодца.

«Ага, в магазин, как же. Булочек к завтраку не было. Или ни с того ни с сего захотелось сушеного винограда. Нет больше ничего простого и обыденного, забудь. Одно из двух: либо Никита ушел в отдел полиции, либо… от тебя. А Артемочка даже после смерти продолжает портить твою жизнь. Вот ведь козел!»

Подняв с пола свои чулки – свои любимые черные чулки с кружевом, – Тина подумала о прошлой ночи и расхохоталась над своей наивностью, как над очень смешной шуткой, а потом сразу, без всякого перехода, спрятала лицо в ладони и разревелась.

Прошлая ночь

Артем выглядел каким угодно, но только не жалким. С взъерошенными до нужной степени и слегка залитыми гелем волосами, с алым шарфом, обмотанным вокруг шеи поверх длинного черного пальто, и в безупречно блестящих, несмотря на погоду, ботинках он скорее напоминал кинозвезду.

И… эта кинозвезда ждала Тину у подъезда под дождем, стоически выпрямившись ему навстречу. Зайти под козырек подъезда было бы слишком прозаично для такой встречи.

– Я думала, ты будешь у себя, – произнесла Тина вместо приветствия.

Она чувствовала, что ее щеки приближаются по цвету к его шарфу. Он застал-таки ее врасплох.

– Я хотел выйти к тебе сюда. Не мог не выйти.

А вот в его голосе было все, что требовалось: и надтреснутость, и печаль, и некая многозначительность.

– Давно ждешь? – Тина силилась вести светскую беседу.

– С той самой минуты, как ты согласилась приехать. Пойдем.

– Ну надо же.

Она едва не воскликнула: «Тут холодно, мокро, а ты и голову не покрыл!», но удержалась. Нет уж, такого удовольствия она ему не доставит. Ей плевать на его самочувствие, давно. И пусть не мечтает, что она будет его отогревать в своих объятиях.

– У меня совсем мало времени, меня ждут, – холодно предупредила Тина, когда они поднимались по лестнице.

– Как скажешь. Я все понимаю.

Он, в свою очередь, не доставил удовольствия ей – не спросил, кто это ждет ее среди ночи.

– Здорово, что ты понимаешь, – подчеркнуто равнодушно отозвалась она.