Его квартира показалась темной, неуютной и безжизненной. Тина не раз убеждалась, что по квартирам, в которых подолгу не живут, это всегда заметно, даже если там ничего не заржавело, не потекло с потолка и не завелись тараканы.

– Надевай тапочки, пожалуйста. У меня довольно холодно. Что предпочтешь: чай, кофе или вино? Может, что-то покрепче?

– Мне ничего не нужно, тем более алкоголя. Я ненадолго.

– Разумеется. Я бы тоже предпочел не пить в такой момент. Хочется, чтобы все, что я произнесу, ты восприняла на полном серьезе.

– Да, да, – она ускользнула от зрительного контакта, – секунду, я вымою руки и приду.

Отражение в зеркале ванной комнаты порадовало Тину: оказывается, она вовсе не раскраснелась. Ну, разве что совсем чуть-чуть. Этот румянец можно было списать на то, что она только пришла с улицы.

Она еще раз взбила пальцами волосы и довольно улыбнулась себе. «Я и Артем вдвоем у него дома. Как в старые добрые. Наверное, он считает это свиданием, ха-а! Послушаем, о чем там собирается меня умолять этот бабник. Он же будет умолять, а?»

Тина вернулась в комнату, где Артем восседал за пустым столом (на нем возвышалась только ваза, тоже пустая), театрально схватившись за голову.

– Ты чем-то расстроен? – как ни в чем не бывало спросила она и мысленно поаплодировала себе.

– Да, – он отнял руки от лица, и она заметила в его глазах крупные слезы, – расстроен тем, что упустил самую лучшую, самую прекрасную, самую нежную девушку на свете.

Оу. Тине пришлось признаться себе, что это было приятно. Очень. Несмотря на то что (осторожно!) он безбожно переигрывал. Теперь-то, не влюбленная в него больше и ничего от него не ожидающая, она способна была разглядеть такие вещи.

– Кто эта достойнейшая? – иронично вопросила Тина.

– Можно подумать, ты не знаешь. Я никак не мог… все эти два го… нет-нет, я не хочу тебе врать. Ты заслуживаешь того, чтобы услышать правду, а не красивые словеса. Вначале я мало думал о тебе. Старался выбросить тебя из головы. Да. Я увлекся ею… думал, что увлекся… ты знаешь, о ком я. Увлекся сильно, думал, что готов на что-то большее, готов к совместной жизни, готов даже… – театральная пауза, – построить семью. Но это было огромной ошибкой. Я и правда созрел для всего этого, вот только выбрал не ту пассию. Тогда у меня не хватило ума это понять, и когда все начало рушиться, я растерялся.

– У вас все рухнуло? – с нетерпеливым любопытством перебила Тина, присаживаясь напротив Артема в кресло на колесиках (и оно, и стол рядом выглядели не такими уж пыльными для поверхностей, которых не касались долгие месяцы, – он что, успел уборку сделать?).

– Прошу, дай мне закончить, это так долго копилось!

Она прыснула в кулачок.

– Боже. Ладно.

– Ты можешь смеяться надо мной сколько хочешь, – великодушно позволил парень. – Можешь даже встать и уйти, но позволь мне излить всю свою боль до последней капли. Это все, о чем я прошу… нет, молю тебя.

«Вот. Уже начал умолять», – удовлетворенно заметила Тина.

Она крутанулась в кресле и уже без смущения, с легкой улыбкой, разглядывала Артема. Он совсем не изменился. Все такой же привлекательный (хорошо, что ее больше этим не возьмешь). И пользуется все той же туалетной водой – этот запах, который кружил ей голову, она узнала бы из тысячи. К своему стыду, в первый год своей влюбленности Тина выяснила, что это за фирма, и заказала себе флакон. Не для каждодневного использования, ясное дело, а чтобы периодически открывать, вдыхать любимый аромат и давиться слезками. Ай, какая трагедия, он не со мной.

Внезапно она вспомнила написанный кем-то в интернете для прикола дословный перевод песни Джастина Бибера о разбитом сердце: «И я такой: „Детка, детка, детка, у-у… детка, детка, детка, не-ет… моя любовь не ря-ядом“». И опять хихикнула.