Красная армия наступала по их следам, Западный фронт под командованием Михаила Тухачевского двигался в направлении Варшавы, не успев столкнуться с войсками Пилсудского в решающей битве на украинской земле. Затем красные совершили ту же военно-стратегическую ошибку, что и Пилсудский в Украине. Красной армии следовало бы остановиться на Линии Керзона и перейти к обороне, чтобы с этих позиций вести мирные переговоры с поляками.

Дальнейшее же наступление объективно перешло в агрессию. Битва у Варшавы и контрнаступление польских войск, которое получило название «Чуда на Висле», позволило Польше представить себя Западу защитницей демократии и бастионом антибольшевизма. Пилсудский не был демократом, он не спасал «христианскую Европу» от «Советов», зато с помощью националистической, шовинистской риторики умело демонстрировал – как внутри Польши, так и за рубежом – превосходство над Советской Россией.

Эта позиция никак не изменилась, когда в марте 1920 года в Риге был заключен мирный договор между Польшей и Советской Россией. Москва по-прежнему не доверяла «польским панам», и не без оснований. «Это недоверие еще более укрепилось из-за антисоветизма и антикоммунизма, составивших польскую государственную доктрину», пишет биограф Пилсудского. «Так как маршал до самой смерти не мог исключить возможности советского нападения, он готовил свои войска преимущественно к обороне. Он развивал и усиливал те рода войск, которые оправдали себя в 1920 году в войне с Советской Россией: кавалерию, легкие моторизованные части с броневиками, легкие полевые пушки и истребители. Оснащением войск наступательным оружием вроде тяжелых бомбардировщиков, тяжелых орудий и тяжелых танков поляки пренебрегали. Без преувеличения можно сказать, что польская армия к моменту нападения немцев в 1939 году была оснащена так, будто ей нужно было снова отбивать наступление конной армии Буденного».

Именно к событиям 1919–1920 годов восходят сложные отношения между Польшей и Россией, заметные и сегодня.

Если оценивать этот конфликт с чисто военной точки зрения, игнорируя его националистическое, пропагандистское измерение, то можно сказать только одно:

Польская армия нанесла поражение войскам Тухачевского, но вовсе не разбила окончательно ни их, ни Красную армию в целом. «Решающей битвы» на самом деле не было. Красные в панике отступили, понеся большие потери. Свыше ста тысяч красноармейцев попали в плен. 4-я армия красных, чтобы избежать уничтожения, в августе 1920 года перешла границу с Восточной Пруссией, где была интернирована немцами.

Судьба более ста тысяч попавших в плен красноармейцев окончательно не выяснена и по сей день. Она омрачает польско-российские отношения не меньше, чем Катынь: но в Польше убийство нескольких тысяч польских офицеров во Второй мировой войне стало ключевой темой и основным камнем преткновения между двумя государствами. Замалчивается тот факт, что польская сторона провинилась гораздо раньше, и Катынь являлась – разумеется, достойной осуждения, – реакцией на это преступление. Во всяком случае, здесь есть причинно-следственная связь – ведь между двумя событиями не прошло и двадцати лет!

Тем не менее, в Польше практически не было открытой дискуссии историков о судьбе советских военнопленных. Их судьба осталась невыясненной и после краха восточноевропейского социализма. Валентин Фалин, бывший советник Горбачева, в своей книге «Конфликты в Кремле» рассказывает, как он однажды заговорил с Горбачевым на эту тему, но тот не выразил никакого интереса и ответил только, что не хочет новых темных пятен на советско-польских отношениях.