Пространство для переговоров было спроектировано кем-то, кто понимал язык власти. Переговорная комната на сорок втором этаже башни «Федерация» была сама по себе аргументом. Она не кричала о богатстве, она транслировала его как фоновое излучение. Огромный овальный стол из цельного слэба редкого темного гранита, отполированного до такой степени, что в нем, как в черном озере, отражались безликие силуэты и холодный свет потолочных панелей. Стены из тонированного стекла открывали панораму города, который с этой высоты казался не живым организмом, а идеально выполненным макетом. Воздух был стерильным, прохладным и неподвижным, его температура поддерживалась с точностью до половины градуса. Кирилл чувствовал себя здесь не гостем, а системным администратором, получившим временный доступ к центральному серверу. Он одобрял это место. Оно было логичным.
Напротив него сидели представители «Стратос-Капитал», заказчики проекта «Вектор». Их было трое, и для Кирилла они представляли собой классическую триаду принятия решений. Справа – Воронов, Семен Григорьевич. Человек старой закалки, переживший три экономических кризиса и сохранивший не только активы, но и глубинное недоверие ко всему, что нельзя было измерить в тоннах или кубометрах. Его массивное тело, облаченное в консервативный костюм, казалось вросшим в кресло. Он молчал, и его молчание было плотнее и весомее, чем слова других. Он был «физиком», центром масс.
Слева – Левин, Игорь. Моложе на поколение, продукт эпохи MBA и TED Talks. Худой, энергичный, в дорогом костюме без галстука. Он отвечал за идеологию, за «вижн», за то, как проект будет выглядеть в глянцевых журналах. Он говорил о синергии, экосистемах и новом пользовательском опыте. Для Кирилла он был «лириком», отвечающим за графический интерфейс системы.
Между ними, словно буферный элемент, сидел юрист – безликий мужчина с папкой и выражением вечной озабоченности на лице. Он был брандмауэром, его функция – находить уязвимости.
Кирилл был в своей стихии. Это была не коммуникация, а сражение двух систем. Их система была построена на интуиции, опыте и размытых формулировках. Его – на чистых данных. Он не презентовал. Он вскрывал их возражения, как хирург вскрывает грудную клетку – точно, холодно, без единого лишнего движения. Его планшет был его скальпелем. Одним движением пальца он выводил на огромный экран трехмерную модель здания, вращал ее, показывая инсоляцию в разное время суток. Другим – открывал детализированную смету, где стоимость каждого квадратного метра композитных панелей была обоснована сравнительным анализом предложений от восьми поставщиков.
«Мы видим, – начал Левин, жестикулируя так, словно дирижировал невидимым оркестром, – что общая концепция… она впечатляет. Это смело. Но нас беспокоит, что эта смелость может вылиться в дополнительные расходы. Стекло. Так много стекла. Это и вопросы безопасности, и теплопотери…»
Кирилл позволил ему закончить. Он сделал паузу, давая иррациональным страхам клиента повиснуть в кондиционированном воздухе. Затем он коснулся планшета. 3D-модель сменилась тепловой картой здания.
«Вы говорите о теплопотерях, Игорь. Посмотрим на цифры, а не на ощущения. – Его голос был ровным, лишенным эмоций, как у диктора, зачитывающего биржевую сводку. – Стекло, которое мы используем, – это триплекс с аргоновым заполнением и низкоэмиссионным покрытием. Коэффициент теплопередачи – ноль целых шесть десятых ватта на метр-квадрат-кельвин. Для сравнения, стандартная кирпичная кладка в сорок сантиметров, которую вы считаете "надежной", имеет коэффициент около ноля целых восьми десятых. То есть моя стеклянная стена на двадцать пять процентов "теплее" вашей кирпичной. Вот расчеты по энергоэффективности на отопительный сезон. Экономия на отоплении за первые пять лет эксплуатации полностью окупает разницу в стоимости материалов. Это не расходы. Это инвестиция».