управления, то есть как более или менее искусную деятельность, которая перемежает вторжения и отступления, соединяет разные типы деятельности и использует интересы, нужды и выборы индивидов, понятых как более или менее самостоятельные агенты. Это искусство в том смысле, что оно признает существование ряда «неполитических» сфер и их необходимость для целей управления. Либерализм как искусство должен решать, при каких условиях и в какой комбинации дозволять игру рыночных сил, привязанность в семье, симпатию в сообществе, законы населения, а также решать, когда вмешиваться, защищать и обращаться к правам и свободам индивидов, которые жизненно важны для обеспечения таких процессов. Либерализм является искусством управления не только потому, что признает существование границ роли государства, но и потому, что то, что он определяет как выходящее за пределы политической сферы, необходимо для целей управления. Фуко в своем анализе характерной для раннего либерализма формулы, laissezfaire[64], показывает, что дело не в отказе от регулирования, а в том, «как учредить правовые нормы, которые гарантируют игру необходимых и естественных способов регулирования» (Gordon 1991: 17). По словам Хиндесса (Hindess 1996), обычно считается, что либерализм как политическая философия придерживается идеи ограниченного управления в силу своей исходной приверженности индивидуальной свободе; если же мы рассматриваем либерализм как искусство и рациональность управления, то осуществление индивидуальной свободы оказывается необходимым для целей управления.

Также либерализм можно описать как критический этос по отношению к управлению, а не как форму государства или юридическую и политическую философию. Это, прежде всего, этос пересмотра (review), который всегда подозревает управление в «избыточности» (‘on gouverne toujours trop’) (Foucault 1989b: 111). Он настаивает на необходимости непрерывного обследования средств управления и на возобновлении вопроса, не враждебны ли такие средства целям управления. В этом смысле избыточное управление может быть хуже отсутствия всякого управления, поскольку оно будет мешать процессам, необходимым для управления, и тем самым угрожать их безопасности. К примеру, согласно мальтузианцам, чрезмерная помощь бедным разрушает естественную ответственность мужчин перед своими женами и детьми, сподвигает их жениться и, не задумываясь о будущем, неблагоразумно производить потомство (Dean 1991). Это вызывает неестественный рост численности населения, несоизмеримый с наличными средствами к существованию, войны, голод и другие бедствия и невзгоды. В этом смысле либерализм принадлежит длинной череде форм мышления, которые давали советы государям и политикам, но также рекомендовали им править умеренно, осмотрительно, честно, обдуманно, осторожно и экономно (Barry et al. 1996: 8). Если точнее, мудрость либерализма в управлении связана с рациональностью управляемых, а не с расчетом силы или истиной о человеке, естественным или божественным порядком (Foucault 2008: 311–312; Фуко 2010: 386–387).

Этот этос пересмотра играет ключевую роль и в другом аспекте либерализма как искусства управления: его способности к самообновлению. Если рассматривать либерализм как политическую философию, то нет одного, есть несколько, если не множество либерализмов: классический, экономический, социальный, либерализм государства всеобщего благоденствия, неолиберализм (в нескольких версиях). Будучи практикой, движимой этосом критики, либерализм демонстрирует впечатляющий уровень политической изобретательности и самообновления. Так, либеральный режим управления не только подготавливает путь для позитивных форм знания об экономике и населении, но и учреждает их как абсолютно необходимые. Чтобы встроить экономические, витальные и социальные процессы в «механизмы безопасности» – от систем здравоохранения и социального обеспечения, а также практик национального экономического управления до полиции и постоянной армии, – либерализм должен быть открыт по отношению к разнообразному экспертному знанию этих процессов и их последствий, в особенности тех, что включают в себя способности управляемых индивидов к воздействию на себя. Это вовсе не значит, что данные формы знания сводимы к либерализму или что либерализм готов принять все, что они произведут. Напротив, внутри либерального управления есть пространство споров и инакомыслия, в котором разнообразные формы знания конституируются как «партнеры по диалогу» либерализма (Weir 1996: 385). За последние два века либерализм вступил в диалог с разными социальными, экономическими и политическими формами знания – от социальной экономики до политологии, от демографической статистики до экономики благосостояния, от феминизма до теорий менеджмента. Стараясь установить связи между управлением руководящими собой субъектами и знанием процессов, необходимых для безопасности государства, либерализм разработал пространство, в котором он способен быть открытым к диалогической самокритике в отношениях с разными формами позитивных и интерпретативных дисциплин и критических дискурсов. Поэтому было бы ошибкой считать, что за этапом чистого либерализма последовал этап либерализма, выхолощенного коллективистскими принципами велфаризма, как это утверждается в известном тезисе Альберта Дайси о движении от индивидуалистского к коллективистскому законодательству во II половине XIX века в Британии. Благодаря тем формам знания, с которыми взаимодействует либеральное управление в этом сложном и иногда трудном диалоге, открываются опасности, угрожающие безопасности этих автономных процессов и способностям индивидов, от которых они зависят. Так, в XIX и начале XX века в ряде дисциплин – от социальной экономии до экономики благосостояния – показывается, что экономика способна на саморегуляцию лишь в рамках, заданных определенными параметрами, что она приводит к росту городской бедности и подчиняется экономическим циклам, вызывающим безработицу, и т. д. Схожим образом органы власти в сфере медицины и здравоохранения могут обнаруживать угрозу населению в разного рода эпидемиях, преждевременных смертях и нищете, вызванных антисанитарными условиями жизни городского трудового населения. Филантропы, педагоги-теоретики и врачи могут влиять на нравственное и физическое развитие работающих на фабриках детей и семьи, неспособные поддерживать нормы гигиены и домашней экономики. Криминологи и исследователи могут указывать на угрозы гражданскому обществу со стороны «опасных классов» и