– Петя, не надо, – говорила Дарья Павловна своему разъяренному сыну.

– Петя, прекрати. Витьке скоро 17, а ты его ремнем, – увещевала мужа Вера Филипповна.

– Значит заслужил, – сказал отец. – Нечего ложиться в постель со всякими Любками.

– Как так? – ахнула Вера Филипповна.

– А вот так! – сказал Петр Григорьевич. – Если ты будешь потворствовать этому малолетнему гуляке, то потом нам с тобой придется алименты платить.

Назавтра Витя проснулся с тяжелой головой. Была суббота, и он хотел дома остаться. Тем не менее, родители и бабушка были на него очень злы и велели ему идти в школу. Хорошо, что хоть дали ему таблетку от головной боли, и вскоре он почувствовал себя хорошо. Но что это? Почему ему трудно сидеть? "Бог ты мой, неужели папаша меня вчера отходил ремнем? А почему я ничего не помню, неужели я так напился? Ну погоди, злыдень, когда-нибудь и я тебе врежу когда ты станешь старый и беспомощный", – подумал Витя. И поклялся себе, что рано или поздно он непременно отомстит своему папаше. Ну действительно, что это за дела – все гуляют, а ему нельзя. Все покуривают в компаниях и выпивают хотя бы по бокалу, а ему запрещено. Папаша ему еще классе в седьмом сказал: "Если я тебя увижу с сигаретой, я тебя изобью". Надо же, почти до 17-ти лет он его не трогал, а вчера выпорол.

Как на грех, в тот день была физкультура и хочешь – не хочешь, а пришлось раздеться и надеть майку и шорты. Поэтому пацаны в раздевалке не могли не заметить полосы от ремня у него на теле. И весь класс потом шушукался:

– Представляете, Коростелёва дома высекли.

– Да он небось вчера набухался как свинья. Токарева его напоила.

– Он небось еще и переспал с ней.

– Ну и что? Может еще на свадьбе у них погуляем. А потом на крестины пойдем.

– Какие крестины, мы ж комсомольцы.

Но совершенно неожиданно случилось следующее. Токаревы получили разрешение на выезд в Израиль к каким-то липовым родственникам – событие по тем временам неординарное. На сборы им дали буквально недели две или три. Петр Григорьевич об этом и не догадался бы если бы дня через два или три после того инцидента Давид Соломонович не пришел к нему с каким-то документом для подписи.

– Значит в Израиль собрались, – злобно зыркнул глазами парторг Коростелёв на своего подчиненного. – А я-то думал, почему у вас фамилия русская, а имя и отчество еврейские.

– Да, собрались, – ответил Давид Соломонович. Ему очень не хотелось рассказывать почему он, урожденный Тайтельбаум, стал Токаревым. Но что поделаешь, советская власть вынудила его сменить фамилию еще в юности.

–Что вам там нужно?

– У нас там родственники.

– И что, они без вас никак не могут обойтись?

– А почему это вас так волнует, Петр Григорьевич?

– Вот что! Я не антисемит, наоборот, я евреев уважаю – вон сколько талантливых людей среди них: Майя Плисецкая, Аркадий Райкий, Юлий Райзман… А вот предателей Родины я не жалую.

– Погодите… – перебил его Давид Соломонович.

– Не перебивайте! Вы самый настоящий предатель Родины. Поэтому я соберу внеплановое партсобрание, и вы вылетите из партии в два счета.

– Да не нужна мне ваша партия, я положу партбилет на стол хоть сейчас, – сказал Давид Соломонович. – Жаль, что у меня его с собой нету.

– И это накануне 60-й годовщины Великой Октябрьской революции? А мы вам коммунизм строй, да? Образование вам, отдельные квартиры и всё для чего? Чтобы вы потом плюнули в лицо своей Родине, своим сотрудникам и окружающим? – негодовал парторг. – А теперь вон отсюда! Увидимся на партсобрании через две недели.

– Не волнуйтесь, через две недели у нас поезд на Москву, а оттуда на Вену.