– О том случае знает каждый юрист в городе. Н-нашумевшее дело.

Ну, да. Конечно. Это я была малолетней девчонкой. А Саше Ландау четыре года назад  уже двадцать один год стукнуло. Не мог не слышать.

– Ч-чёрт, я не об этом хотел сказать, – теперь он досадливо трясёт головой. Но что он пытался до меня донести, я услышать не успела.

– Дети? – вынырнула из глубин квартиры мама. – Вы почему сбежали? С дедушкой уже всё хорошо. Чай пьёт. Вы уж простите, Саша: старость. А для нас это ритуал: вместе завтракать. Никите Григорьевичу нравится.

Я вижу, как досадливо морщится Сашка. Не из-за деда. Из-за матери, что напоминает сейчас настырную крысу. И глаза у неё какие-то гадкие. В такие мгновения я забываю, что она меня родила.

Хочется стукнуть кулаком в стену. Разбить что-нибудь. Но я делаю вид, что всё нормально. Так проще – жить в собственной раковине и выходить из неё, как только удаётся скрыться от постоянной удушающей опеки.

– Вы простите, Людмила Евгеньевна, но я пойду, – оборачивается и вежливо кланяется маме Саша Ландау. Образец безупречности. Мечта каждой женщины, имеющей дочь на выданье.

– Как же так? – машет мать руками. – Вы же почти ничего не съели!

– Я попробовал всё, что приготовила ваша замечательная Гала, но по утрам почти не ем. Так что благодарю. Вы разрешите Тане меня проводить?

Ему невозможно отказать. Да и мать не собирается. Она с радостью. Это ведь Саша Ландау. Очень хороший мальчик из очень приличной семьи. Она не устаёт это повторять. Может, поэтому я ерепенюсь и не сразу приняла знакомство с Ландау. Официальное знакомство. Так-то я его знала. Как и он меня. Город у нас небольшой.

Я набрасываю ветровку и засовываю ноги в туфли. Апрель нынче ветреный и холодный. Мы выходим за дверь и молча спускаемся вниз. Отходим от подъезда на несколько метров.

– Я хочу повторить: если тебе вдруг понадобится помощь, ты можешь в любой момент позвать меня. День или ночь – н-не важно. Понимаешь? Я решу. Любую проблему.

Он говорит почти то же самое, что и Король ночью. У меня даже озноб по спине прошёл. А может, это холодный ветер под ветровку забрался.

– Спасибо, Саша, – я действительно ему благодарна. Это так трогательно на самом деле. И… ценно. – Я сегодня уезжаю. 

– Я провожу тебя.

Он понимает, что я избегаю эту тему, поэтому спокойно переключается туда, куда я его веду.

– Не нужно, правда. Мне хватит и родителей, – сдерживаю рвущийся изнутри смешок.

– Тогда созвонимся? – он неожиданно наклоняется и гладит соседского кота. Ласковая морда благосклонно трётся о его штаны, а потом и о ладонь.

– Да, конечно, – легко соглашаюсь я и хочу поскорее вернуться домой. И не потому, что на улице свежо. Мне бы разобраться в той чехарде, что творится у меня внутри. Мысли и чувства перемешались. Побыть бы в тишине немного и одиночестве.

– Береги себя, Таня, – говорит Ландау на прощание и, наклонившись, целует меня в щёку.

Это не братский поцелуй. Просто на большее он не решается. И вовсе не из-за робости, а потому что, видимо, чувствует: я сейчас не в том состоянии, чтобы страстно целоваться.

Он уходит не оборачиваясь. Я смотрю ему вслед и вдруг в виски болью бьются его последние слова.

Береги?.. Он что-то знает? О Кракене, например?..

Пространства вдруг становится слишком много. Я затравленно оглядываюсь по сторонам. Двор почти пуст, но за каждым кустом, деревом, в тени соседних домов мне чудится опасность.

Меня накрывает так сильно, что к подъезду я почти бегу. Главное сейчас – не оглядываться по сторонам. Не видеть ничего. Иначе не добегу. Не смогу. Упаду, сжимаясь в комок и закрывая голову руками…