"Да и поздно, – подумал Станислав Георгиевич, ощущая прилив тошнотворной апатии, – Раньше, куда как раньше следовало заниматься его воспитанием… а не спихивать это сугубо личное дело на посторонних…"

Которых, конечно же, интересовали лишь его деньги и ничего больше.

Вот и результат – платного обучения, платных нянек и гувернеров… а заодно воздействия масс-медиа (как же без него?) на неокрепшую юношескую психику…

– Значит, желаешь, чтобы я теперь организовал "несчастный случай" со смертельным исходом и бойфренду твоей пассии? – донельзя желчно спросил банкир (точнее… финансист был временно отодвинут на задний план. А на передний вышел человек. Просто человек. Далеко не идеальный и не святой, но все же четко различающий грань между вещами относительно допустимыми и диким криминальным беспределом. Ту грань, которой в сознании его сына, похоже, вовсе не существовало).

Егор покраснел уже до оттенка вареной свеклы. Отвел глаза.

– Я вовсе не…

– Нет уж, имей смелость признаться – ты именно это имел в виду, – жестко сказал Горицкий, – И даже если я отыщу исполнителей – будем называть вещи своими именами, этого преступления… даже если закрою глаза на то, что мальчишка ровным счетом ни в чем не виноват, а напротив – будь он дерьмом, вряд ли дочь профессора Воронцова, известного своей принципиальностью, ответила ему взаимностью… Что дальше? – вкрадчиво спросил Станислав Георгиевич, – Или ты считаешь, этот парень – единственное препятствие, стоящее у тебя на пути? Не будет его, девочка немедленно падет в твои объятия? – он даже нашел в себе силы негромко рассмеяться, – Боюсь, ты путаешь дешевые сериалы для дебилов с реальной жизнью, Георгий. Сильно путаешь.

– По-твоему, она никогда не будет со мной? – глухо спросил Егор.

Горицкий едва не ответил утвердительно…

но неожиданно (будто в мозгу сам собой повернулся невидимый переключатель) увидел перед собой не избалованного барчука, чье практически любое желание исполнялось беспрекословно с самого раннего детства, а несчастного, некрасивого мальчишку. Мальчишку, слишком рано лишившегося матери (и, учитывая личность Лерки, пожалуй, по-настоящему материнской любви и не знающего). Мальчишку, чей отец обычно был слишком занят, чтобы уделять ему достаточно внимания. Мальчишку, на которого девушки всегда смотрели бы свысока (не только симпатичные – самые обычные девушки), если б не его, Горицкого, деньги…

Мальчишку, для которого Настя Воронцова – дерзкая, свободная, раскованная, чертовски обольстительная, – являлась воплощением мечты. Вопрощением всего того, чего он, богатенький сын влиятельного папеньки, как ни прискорбно, лишен изначально…

и вряд ли когда-нибудь будет иметь (независимо от размеров банковского счета).

– Забудь ты ее, – устало произнес Станислав Георгиевич,– Или, в крайнем случае, сублимируй свои эмоции. Ты же неплохо рисуешь? Вот и рисуй. Рисуй, пиши стихи… найди еще какое-нибудь хобби. Да хоть скалолазанием занимайся! Или фигурным катанием. Не зацикливайся на какой-то смазливой кукле. Не способна она тебя понять, так и черт с ней. Лет через десять-пятнадцать она наверняка превратится в неряшливую толстуху с выводком золотушных детей и мужем-неудачником. Вот тогда ты свои переживания заново и переосмыслишь… Жизнь-то не кончается, Егор. Только начинается…

Гера слабо улыбнулся.

– Так ты поэтому и не женился больше, пап? Чтобы не стать мужем неряшливой толстухи и отцом выводка золотушных детей?

Горицкий, встав с кресла, пересел к сыну на кровать и приобнял его за узкие плечи.

– Вот именно, Егор. Вот именно.

А внутренний голос между тем подсказал еще один вариант ответа (который банкир, впрочем, не стал озвучивать).