– Так что все-таки произшло?

Хотя вопрос, скорее, являлся риторическим. Просто дикой киске надоело разыгрывать кошечку домашнюю, и она выпустила когти (чего, собственно, и следовало ожидать).

Необъезженная лошадка в очередной раз сбросила Герку с седла… а напоследок наверняка и лягнула копытом. Весьма ощутимо.

Вот такие образы пронеслись у банкира в голове до того, как он услышал голос сына, в котором обреченность смешалась с отчаянием.

– Я ей не нужен.

Горицкий со вздохом подошел к арочному окну (английский парк веселил глаз буйством осенних красок – ярко-зеленой, ярко-желтой, ярко-красной… и различными оттенками палевого).

– Она тебе это прямо сказала?

Егор скривился, похоже, опять намереваясь пустить нескупую мужскую слезу.

– Какая разница? Я ей предложил пойти на вернисаж, а она ответила, что не сможет. Ни на этой неделе, ни на следующей. Да тут еще этот Иван-дурак подвалил! – с нехарактерной злостью и горячностью добавил сын банкира, – С букетом каких-то паршивых астр…

– И они ушли вместе, – спокойно закончил Горицкий тираду своего отпрыска, – Ну, и какого ответа ты на сей раз от меня ждешь?

Егор слегка смутился (во всяком случае, Станиславу Георгиевичу так показалось). Меньше всего ему сейчас хотелось читать сыну очередную нотацию (да еще вдобавок этаким снисходительно-покровительственным тоном), но…

что в таком случае он еще мог ему сказать?

Кроме того, что любой (да-да, любой! Каково бы ни было его общественное положение и независимо от размера банковского счета) человек попросту не может иметь в этой жизни абсолютно все, чего пожелает.

Дай бог, чтобы имел хоть треть…

– А как насчет несчастного случая, отец?

Горицкий озадаченно посмотрел на сына. Не нравился ему Геркин взгляд, ох, не нравился… и эти вкрадчиво-подленькие интонации, которых он раньше в голосе Егора не улавливал, ему тоже очень не нравились.

– Ты что имеешь в виду? – осторожно спросил банкир.

Гера растянул в слабой улыбке свои тонкие губы. "Довольно ехидной улыбке", – снова машинально отметил Горицкий, попросту отказываясь верить в то, что имел в виду его единокровный сынуля…

и тем не менее, в глубине души уже отлично зная, на что тот исключительно прозрачно ему намекает.

В следующую секунду все его самые дурные предчувствия подтвердились. И даже более того, окрепли.

– Да брось, па, – небрежно бросил единственный (обожаемый и лелеемый) отпрыск, – Ладно, мать была пьяницей и вообще… путалась с кем попало. Я вовсе не собираюсь тебя осуждать. И бывший глава "Бета-банка" тоже был далеко не сахар…

Станиславу Георгиевичу внезапно перестало хватать кислорода. Так резко перестало… что ноги сделались ватными. Посему он (определенно, "на автопилоте") добравшись до кресла, осторожно в него опустился и дернул узел галстука с целью его ослабить.

"Дожил… – стучало в мозгу, – Собственный сын считает хладнокровным убийцей…"

В какое-то мгновение ему отчаянно захотелось проснуться. И благополучно забыть привидевшийся кошмар.

– Твоя мать… – сдавленно произнес Станислав Геогиевич, – Да, ты прав, она были дрянь. И пила, это тоже верно. Однако, за руль я ее пьяной не сажал! И никаких аварий не подстраивал! – непроизвольно он возвысил голос почти до крика (лицо Егора слегка побледнело, в глазах метнулся испуг), – Что же касается моего предшественника, он, видишь ли, корчил из себя Жака Кусто. В пятьдесят шесть лет активно занимался подводным плаванием. И если его кто-то и утопил, так собственная дурь! Больше никто!

– Пап… пап, успокойся, – на сей раз улыбка Егора выглядела весьма жалкой, – Я просто пошутил…

Горицкий прикрыл глаза, мобилизуя внутренние резервы для того, чтобы не сорваться. Чтобы вульгарно не отхлестасть паршивца по его прыщавой морде (а напоследок и врезать в солнечное сплетение. Для профилактики).