– Отдохнула бы немного, Катюша, – неожиданно ласково произнёс Николай Васильевич, притягивая к себе жену.

Та вдруг рассмеялась, поняв его так, как может понять только жена своего мужа.

– Что ты, Колюшка, среди бела дня – то! Работы валом, а тебе отдохнуть вздумалось!

Он рассмеялся ей в ответ и встал из-за стола, тут же отпустив руку жены. Мигом Екатерина Ивановна растворилась в дверях, и, постояв минуту, улыбаясь ей вслед, Николай Васильевич тоже вышел из дома. А Настя так и сидела у печи, куда её осторожно перенёс на руках перед уходом Василий. Она, не особенно понимая, что сейчас произошло между матерью и отцом, довольно улыбалась им обоим вслед, разворачивая в руках своё вышивание и распутывая нитку на игле. Григорка сидел рядом на полу и катал её клубочки в своих руках, словно они были живые колобки, а он ловил маленькими ручонками, чтобы они не убежали.

Палящее солнце стояло в самом зените, и поле искрилось, и блестело, будто золотое море на фоне яркого синего неба. Добравшись до поля, Екатерина Ивановна тут же заметила, что её дочерей Марии и Анны на поле нет.

Она ещё раз внимательно осмотрелась, тщательнее чем в первый раз и увидела седовласую Егоровну, которая размахивала серпом неподалёку. Платок её сбился, и мокрые волосы прилипли к раскрасневшемуся от жары лицу.

– Где же ты, Катерина, силы берёшь?

– О чём это ты? – с тревогой спросила её моя бабка.

– Да как же это? – продолжала верещать, не прекращая работы Егоровна, – и в поле работать, и детей рожать, и за девками своими смотреть!

– А чего за ними смотреть? – огрызнулась Екатерина Ивановна и тоже принялась жать колосья.

– Да как же, чего смотреть? Марийка уже на шестнадцатый год идёт, смотри, как бы, не с брюхом пошла. Да и Анна тоже. Малая ещё, а уж с Кондратом пятнадцатилетним не расстаются.

– Ты, Егоровна, – тяжело дыша, отвечала ей Екатерина Ивановна, – за своими пацанами смотри. А моих девок не трогай.

– А я и смотрю за ними, Катя. От того и говорю. Не детская дружба у девок твоих.

Екатерина Ивановна распрямилась и вдруг взревела грозно своим зычным сильным голосом:

– Мария! Анна! А ну, подите сюды!

Уже собравшиеся на поле бабы обернулись на неё, но среди них не было ни Марии, ни Анны. А Егоровна, всё так же, не оборачиваясь, пробормотала:

– Ага, слышуть они тебя! Нету их здесь, Катя, говорю же тебе.

Тогда Екатерина Ивановна вновь взяла серп и отчаянно замахнулась им на колосья, будто одним махом хотела всё поле скосить. Больше они обе не произнесли ни единого слова до самого вечера.

А вечером, как спала жара, Екатерина уже бежала к дому, ни на минуту не выпуская из головы мысли о девочках, так и не пришедших на поле. В доме тихонько мела полы Александра. Оглядевшись вокруг, Екатерина Ивановна увидела Христину, кормившую скотину у амбара. В глаза бросился корм тощих, как смерть свиней, разбросанный по двору, и Екатерина, схватив хворостину, тут же хлестанула Христине по ногам.

– Что ж ты корм рассыпала по двору, негодная? Да, разве ж так выкормим скотину, если столько корма будет на земле лежать?!

Христина взвыла от боли и убежала собирать руками корм, а Екатерина бросилась в дом к Александре.

– Где Марийка? Где Анна?

– Не знаю я, мамка, – испуганно отвечала девочка.

Но Екатерина Ивановна по глазам читала ложь, и тут же окатила дочь ковшом почерпанной воды.

– Ты не лги мне, Лександра! Хочешь, чтобы с тебя да с твоих сестёр отец шкуру содрал?

Александра отшатнулась от матери, вытирая лицо руками, и крикнула ей в ответ больше от страха, чем от обиды:

– Откуда же мне знать, где они, мамка? Я же в доме весь день, а они в поле.