Кровь медленно отхлынула от лица девушки, и ей вдруг стало холодно. Она почувствовала сильное отвращение к этому человеку и растущую между ними стену, которую не только не могла, но уже и не хотела разрушить.

– Помните ли вы, как Сёбуро Токемада умел забавлять детишек, которых любил? – через силу выговорила всё же Нази. – Вполне возможно, что вам известен только один такой ребёнок, но я знаю и другого. Он подбрасывал их при встрече в воздух и ловил обеими руками мягко, как в гамак…

Судорога недоумения прошла по лицу самурая, но он промолчал.

– Так вот, он делал это необычно, не так, так другие. Он бросал ребёнка лицом не вниз, а вверх, в небо. Это трудно – так бросать и ловить, но у него были такие сильные, чуткие и опытные руки, что ребёнок и не чувствовал неудобства. Они соприкасались с детским тельцем в районе крестца и третьего позвонка… Ведь так?..

Нази отвернулась и пошла прочь, на ту часть площадки, где лежало тело Нисана. И чем ближе подходила она, тем более замедляла шаги от непомерной тяжести той непоправимости, что произошла недавно на её глазах. Разговор с самураем дал ей несколько минут относительного забвения, но теперь вновь чудовищная беда наотмашь врезалась в сердце девушки.

Агония смерти уже покинула лицо китайца, оно успокоилось, просветлело и словно заулыбалось вновь. Если бы не огромная лужа крови под телом и окровавленная разрубленная одежда, Нисан казался бы мирно спящим, склонив голову немного набок. Пронзительное желание увидеть, как дрогнут и раскроются вновь его ласковые сияющие глаза, было настолько сильным, что Нази чуть не закричала. Чудо обретения и катастрофичность потери на мгновение помрачили её рассудок, и девушка уткнулась лицом в ладони в отчаянном горьком плаче…

На другом конце площадки самурай устало опустился на одно колено и сел, почти рухнул на плиту, поджав ногу под себя. Голова его кружилась от слабости и жажды, потная окровавленная одежда липла к телу, ныли раны. «Интересно, я свалюсь раньше, чем всё это закончится, или нет? – сумбурно подумал Токемада. – Странная семейка… не удивляюсь, что их не любят… Где манеры, выдержка, воспитание? Впрочем, им нелегко приходится, их клан в упадке…старик и девушка – последние Свидетели… Она очень красива… могла бы иметь мужа и детей… А ей приходится считать удары и наблюдать увечья… Да, это её карма, но можно её понять… Женщине, если она воспитана не в семье самурая, всё это, конечно, тяжеловато…»

Токемада с усилием поднялся, постоял, покачиваясь и, решив, что пока ещё держится, пошёл через площадку к девушке. В прошлый раз – самурай знал это – ей пришлось в одиночку хоронить двух погибших, и сейчас он хотел предложить помощь.

…Нази в ошеломлении смотрела на свою ладонь. Она сама не знала, что побудило её пальцы потянуть за выбившуюся из-под ворота Нисана тонкую тесёмку, перевитую золотистой нитью, но на её ладонь тут же, чуть зацепившись за ткань, угловатым крабиком выскользнул четырёхконечный металлический крест, центр которого украшало изображение цветущего лотоса, испускающего лучи в виде ажурного диска, окружающего сердцевину креста. Концы перекладин также были стилизованы под цветочные лепестки.

Нази почувствовала, как сжало её виски и грудь, и поняла, что всё это время задерживала дыхание. Какая же она глупая! Она должна, обязана была понять!.. И вновь в самое сердце её вошёл прощальный взгляд Нисана, его свет, любовь и требовательность, взгляд, говорящий в упор: «Ты!»

Что хотел от неё Нисан, так загадочно, так жертвенно ушедший?!. Ладонь девушки стремительно сжалась: за её спиной раздались шаги самурая. Не разжимая кулака, она быстро и глубоко запрятала его содержимое под ворот Нисана. И развернулась всем корпусом к Токемаде.