Хелльвир знала, что знахарка говорит правду. Знала, что должна к ней прислушаться…

– Эта девушка – моя ровесница, – сказала она. – Ей рано умирать. – Хелльвир прикрыла здоровой рукой ладонь Миландры. – Я собираюсь попытаться. Ты не сможешь меня отговорить.

– Ты же даже не знаешь эту девушку. Зачем ты это делаешь?

– Потому что могу это сделать.

«Потому что хочу знать, смогу ли».

– Потому что чувствую: так надо.

«Потому что должна попробовать».

– Потому что могу спасти ей жизнь.

У Хелльвир было такое чувство, словно она стоит перед запертой дверью, которая ждет, пока кто-то повернет ключ в замке и распахнет ее. Сердце забилось чаще от странного волнения, как будто Хелльвир собиралась участвовать в соревновании и твердо знала, что сможет победить, если приложит достаточно усилий. Каждый день с той ночи, когда вернула к жизни мать, она чувствовала некую тягу к воскрешению живых существ и, затаив дыхание, ждала возможности выяснить, получится ли у нее повторить это. Но Хелльвир ничего не рассказывала Миландре, потому что не знала толком, как объяснить, описать это ощущение. Она просто знала, что должна это сделать, – как тогда, в зимнем лесу, когда прижимала к груди мертвую лисицу.

Она высвободила руку из пальцев Миландры и вернулась в дом.

– Я сказала, что попробую, – обратилась Хелльвир к даме. – Но вы должны пообещать мне кое-что.

Та прищурилась и в задумчивости постучала тяжелым перстнем по рукояти меча.

– Если я выполню вашу просьбу, пообещайте, что не принудите меня повторять это. Ни вы, ни кто-либо другой из вашего двора. Вы позволите мне остаться здесь.

Госпожа наклонила голову.

– Отлично, – сказала она. – Договорились. А теперь пора от хвастовства переходить к делу.

Хелльвир прикусила губу. От этой женщины исходила угроза; находиться с ней в тесной комнате было так же тяжело, как стоять рядом с кузнечным горном, в котором пылает огонь. Ее взгляд прожигал насквозь.

– Как ее звали? – спросила Хелльвир.

– Салливейн, – сквозь зубы бросила дама.

Хелльвир знала это имя. Это подтверждало ее догадки; теперь она окончательно поняла, кто эта женщина-воин.

Она взглянула на Миландру.

– Мне нужно сейчас уснуть, – сказала Хелльвир.

Старуха кивнула и с видимой неохотой принялась готовить снотворное. Пока она собирала нужные травы и складывала их в чашу, Хелльвир вышла на улицу.

Она остановилась на дороге, глядя на плывущие мимо семена одуванчика. Все выглядело так же мирно и спокойно, и нельзя было подумать, что в десяти футах от нее, в доме, лежит разлагающееся тело убитой девушки. Хелльвир протянула руку и осторожно взяла двумя пальцами одно семечко. Потом поймала еще два, осмотрела их, убедилась в том, что они целы, и, держа их осторожно, чтобы не повредить, вернулась в дом. Положила семена под стеклянный колпак и села рядом с телом. Хелльвир старалась выглядеть спокойной, создать впечатление, будто знает, что делает, но чувствовала, как бешено стучит сердце. Ей казалось, что оно вот-вот вырвется у нее из груди. Какая-то часть ее сознания, внутренний голос, голос разума, кричал ей: «Что ты творишь? Зачем тебе возвращаться туда?» – «Потому что так надо. – Это было единственное, что могла ответить себе Хелльвир. – Я должна узнать, смогу ли сделать это. И еще я должна ее спасти, если получится».

– Пожалуйста, подождите снаружи вместе с солдатами, – обратилась она к даме.

– Зачем? – возмутилась та, когда знахарка попыталась выпроводить ее.

– Мне тоже было бы нелегко уснуть, когда в комнате столько народу, – резко ответила Миландра, потом, спохватившись, добавила: – Ваша светлость.