Меня целуют без всякой нежности. Просто пленяя мой рот, беря его, покоряя, захватывая… Это почти пошло. И, при этом, так нужно мне. До трепета натянутой струной. До нехватки воздуха.

Разум вопит, бьётся, требует наказания. Говорит, что это тот самый харассмент. И будь мы в просвещённом Лондоне, я бы засудила наглеца. А в России? Пешеходы проходят мимо, либо вовсе не замечая нас, либо улыбаясь…

Ах-ах, влюблённая парочка! Не утерпели, слились в поцелуе!

Глеб, наконец, отпускает меня. Вернее, просто перестаёт целовать. А держит по-прежнему.

И, несмотря на все метания моего рассудка, я не хочу, чтобы отпускал.  

– Сравнила? – ехидно интересуется.

– Никакой разницы! – фыркаю рассерженной кошкой.

– Повторить?

– Отпустить!

– Нет, – резко отвечает он. – Мы идём в кафе, и ты мне всё рассказываешь. А потом я отвезу тебя домой.

– Позвольте мне самой решать, – всё ещё пытаюсь освободиться.

– Не позволю, – тоном, не терпящим возражений.

– Это почему ещё? – бешусь.

– Потому что ты теперь – моя зона ответственности.

– На каком основании? – рвусь из его объятий, отталкиваю, но силы слишком неравны.

– Много болтаешь, сказочная. Так и провоцируешь снова тебя заткнуть.

– Да вы… как вы… смеете?!

– А так и смею! – уже злясь, хотя непонятно на что, говорит он. – Ты – моя женщина. Мне отвечать за твою безопасность.

– Я не ваша!

– Моя, – наклоняется и выдыхает мне в губы. – И не спорь. Ты лежала в моих объятиях при всём честном народе. Целовалась со мной посреди улицы, – и на ухо, обдавая горячим дыханием, – когда ты падала, юбка задралась, и я видел твои трусики…

Алею. Даже если так!

– Это разве повод жениться?

– Ещё какой! – улыбается он и заводит мне за ухо прядку, нежно касаясь губами виска. – К тому же, мне тебя нагадали. Я не верю во всю эту муть, но, ишь ты, сбылось! Та цыганка так и сказала: «Блондинка, что упадёт тебе на голову, станет твоей судьбой». Так что, судьба, идём.

Он берёт меня за руку и ведёт за собой.

Я почти бегу следом, приноравливаясь к широким шагам мужчины. Чувствую себя кем-то вроде домашнего питомца, бешусь страшно.

И вообще во мне всё мечется – я и хочу дальше оставаться с этим наглым властным мужчиной, и хочу оказаться от него подальше. Очень далеко.

Ведь он первый, кто поцеловал меня так… Я целовалась пару раз в Лондоне. Но один парень был гей, и я поцеловалась с ним, чтобы просто попробовать, каково это. Мне совсем не понравилось. А второй… Там и вспоминать не хочется – слюняво, мокро, поелозил губами…

То ли дело Глеб – властно, подчиняюще, будто сексом со мной занимался…

И это… это сносило напрочь и голову, и все барьеры, которые оказались чересчур хлипкими и ненадёжными перед таким напором.

Мы приходим в кафе, Глеб выбирает столик подальше от глаз, в небольшой кабинке. Нам приносят меню. Мы делаем заказ, официант уходит.

Мужчина садится напротив и снова вперивает в меня свой взгляд-скальпель.

– Рассказывай, – требует он.

Я сбивчиво вываливаю всё и невольно вздыхаю, будто реально сбросила тяжёлый груз.

– Вот же мразь, – Глеб зло комкает салфетку. – И ты ведь не первая. У нашего ведомства он давно в разработке.

– Ведомства? – фыркаю я. – Это какого?

– ФСБ, – говорит Глеб и отхлёбывает воду из высокого запотевшего стакана.

– Странно, – рассуждаю вслух. – Пусть он и маньяк, и ведёт себя хамски, но угрозы национальной безопасности вроде не представляет.

Я выросла в семье военного и кое-что понимаю в таких делах.

– Представляет, – отрезает Глеб. – Логистика – только прикрытие.

Но мне резко становится не до Глеба – вспомнив о несостоявшемся работодателе, я осознаю, что забыла на столе в его кабинете документы – диплом и сертификаты.