– Отнюдь, – говорит он, – после того, как уложила меня на лопатки, ты просто обязана выйти за меня замуж.

Мне совсем не смешно  – думала, что он умнее и оригинальнее. Жаль разочаровываться.

– Отпустите меня немедленно! – требую, пытаясь убрать назойливые руки со своей талии. Его ладони смыкаются на ней в кольцо.

–  Хорошо, но с условием, –  соглашается он.

–  С каким? – любопытствую я.

– Не против, если мы сначала встанем? – он отпускает меня, и я, барахтаясь на нём, совершенно неизящно и задевая всякие части тела, которые бы не хотела задевать, краснея и чертыхаясь, всё-таки встаю.

Он поднимается тоже, куда легче, чем я. Такие движения говорят об отличной физической форме и регулярных тренировках.

Встав, мой спаситель возвышается надо мной на две головы. И мне приходится запрокидывать лицо, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Глеб, – произносит он, протягивая руку.

Красивая мужская ладонь. В меру широкая, с длинными сильными пальцами. Чуть выступающими венами. Твёрдая и шершавая наощупь – я всё-таки решаюсь вложить в неё свои пальцы.

– А-алёна…  – лепечу, хотя не собиралась говорить ему имя.

– Ну, конечно, Алёна, – чуть лукаво улыбается он. – Ты же прямо из сказки упала мне на голову.

И не пожимает мою руку, нет, – подносит к губам и целует.

Так нельзя делать. Так уже сто лет никто не делает. Это старомодно, но… Но трогает что-то глубинно женское  – потому что приятно, чуть смутительно и невероятно романтично.

– Итак, Алёна Сказочная, – переходит он на строгий, почти приказной тон, – тут неподалёку есть милое кафе. И в качестве компенсации за нанесённый мне ущерб, – почёсывает ушибленный затылок, а я  – невольно любуюсь тем, как бронза и золото переливаются в его русых волосах, – ты пообедаешь со мной и расскажешь, почему выходишь из здания таким нестандартным образом. – И под конец тирады окидывает совсем другим – внимательным, сканирующим, – взглядом.

Я невольно ёжусь и обхватываю себя за плечи. Мотаю головой: не готова делиться столь негативным воспоминаниями с незнакомым по сути человеком.

– Глеб, – говорю искренне, – я благодарна вам за то, что вы меня поймали. Сейчас бы меня, наверное, собирали по кусочкам. Но, извините, от обеда откажусь. И вообще – хотела бы поскорее оказаться дома.

– Нет, – резко заявляет он, – сначала ты всё расскажешь  мне и напишешь заявление в полицию. Потому что если ты убегала от того, о ком я думаю, то эту мразь давно уже пора вывести на чистую воду…

– А как-нибудь без меня нельзя? – пытаюсь пройти, но Глеб довольно грубо хватает меня за запястье и останавливает. Сейчас и следа нет от того романтичного мужчины, который целовал мне руку.

– Нельзя, – отрезает он. – Эти мрази потому и процветают, что их не хотят наказать. Ты сама потакаешь ему таким поведением.

– Пусть так, – взвиваюсь я. – Но, во-первых, отпустите меня, потому что вы делаете мне больно, – хватка на моём запястье тут же ослабевает, – а во-вторых, позвольте мне самой решать, что делать, а что – нет. Полагаете, вы ведёте себя лучше, когда хватаете первую попавшуюся девицу и сразу же требуете выйти за вас замуж?

– Не лучше, значит, – недобро сощуривается он. – Хорошо. Тогда, моя сладкая, ты нарвалась.

– О чём это вы? – не понимаю и невольно пячусь от него.

– А вот об этом, – он хватает меня, одной рукой обивает талию, другой  – перехватывает запястье (я намеревалась врезать ему!). Держит не больно, но достаточно чувствительно, чтобы понять, кто здесь главный. Наклоняется и впивается в мой приоткрытый от такой наглости рот жёстким собственническим поцелуем…

Мне надо вырваться, врезать ему, позвать на помощь… Но – как в бульварных романчиках – моё тело предаёт меня. Оно льнёт к мужчине, подчиняясь силе и власти, оно тает и растекается лужицей.