Стыдно и больно ступить на землю, где люди не понимают, что подошла война совсем близко, вот она стучит свинцовой челюстью, царапает подкорку столичных магистралей, хочет проткнуть щупиком площадную облицовку, отколупнуть людей от устричных фестивалей и согнать их с Патриков, где заоблачное равнодушие вызывает у одних гнев, у других оторопь, а третьи в нём живут.

Никита вернулся из зоны боевых действий в село, где родился сорок лет назад. В огород его матери уже падали снаряды. Они оставляли неглубокие ямки, словно это ведьма прошлась и наделала потвор на усыхание хозяйства. Огород брат Алёшка не посадил, обленился в последнее время, да и не мог побороть страх перед прилетами, ховался в погреб за хатой, прихватив с собой кусок хлеба с салом: остальная провизия давно была там. И пока гремело, думал, не попадут ли осколки в теплицу, где доспевали шерстистые, бурые помидоры. Алёшка был старше Никиты на двенадцать лет и в детстве возился с ним. Он в юности упал с дерева и повредил голову так опасно, что ему сделали трепанацию. С тех пор Алёшка пополнел, плохо слышал, часто падал в обмороки. Не женился, хотя в молодости слыл самым красивым парнем в округе. Увы, после пятидесяти он уже не вылезал из тулупа, работал в доме-интернате для психически нездоровых людей, в конце набережной улицы, слесарил и что-то там делал по хозяйственной части.

Странно равнодушно он теперь вёл себя по отношению к Никите. И жил в соседней хате, которую выкупил у дедка по местному наименованию Борман.

В пять, в шесть утра над домом летели на Чугуев «Аллигаторы».

Или низко над речными вербами, брея и сминая воду, шли «сушки».

Они делали два-три выдоха, и там, за кордоном, разносилась одышка детонации. Попали. «Сушки» возвращались.

Никита с юности мечтал о войне, но она была не такой, какой он её въяве увидел. Ах, насколько другой была война в его голове! Он болел книгами Сенкевича и Пикуля не потому, что они чуть ли не единственные про именно такую войну, которая его занимала, были в библиотеке, а потому, что описываемые в них события ложились ровно на соседние области, на те области, откуда пришли предки Никиты в том самом XVII веке, при гетмане Мазепе.

А ещё кругом пахли и колосились те самые степи, по которым растерял Игорь свой легендарный полк в походе на половцев. Рядом лежал врастяжку, кинув змеиные холмистые дороги вдоль Сейма? городок Рыльск. А чуть ниже по течению, на украинской земле, Путивль, сейчас уже затрапезный городишко, но имеющий для каждого русского звонкую память.

Чуть только не хватало Никитиной войне звона мечей о червленые щиты, летящих над копьями бунчуков, романтической красоты, трещащих крылатых гусар Речи Посполитой, цапельных перьев на шляпах шляхтичей, обложенных серебром люлек козацких. Он вырос и так же мечтал перерыскивать поля и балки, защищать слабых и творить праведный суд над всякими хулиганами, надеясь, что у него тоже будет своя война.

В основном, то, что он читал в сельской библиотеке, были книги исторических приключений. Беллетристика.

И теперь хохлы присягнули ляхам, кровным врагам русских.

Мало ли что не укладывалось в голове Никиты? Не укладывалось многое.

Например, он не заметил, как прошло почти двадцать лет его служению Отечеству. Как он уже имеет высшее офицерское звание и где только не побывал. И был вызван на эту операцию из Африки, как на нечто эпохальное.

И холодные месяцы он провел в обыкновенной солдатской недоле. В холоде, в тревоге, в непонимании. Ничего не было ясно.

Они вошли в страну, где их ждали с оружием, чистосердечно думая, что перед ними упадут любые твердыни. Да и какие твердыни у хохлов?