И вот тут-то сама действительность преподнесла мне разгадку «песка». Оказывается, эти дощечки с надписью «песок» теперь лишь едва-едва поднимались над высоченными сугробами. А знать, где найти песочек в эту пору ой как надо. На каждом подъеме машина буксует, вот тут и нужно добраться до песка, чтобы подсыпать под колеса. Так просто, а догадался не сразу.

…Мы уже возвращались домой в предместье Нью-Йорка из путешествия в Вашингтон, простившись с приветливой гостиницей на самом берегу Потомака, где провели ночь. Ноги мои уже не повиновались, – так много вчера было исхожено по столице США, по музеям и примечательным местам. Вдобавок допоздна провели в поездке, – мой родственник, показывавший мне Америку, решил встретиться со своим другом, бывшим его кишиневским подчиненным, инженером, живущим теперь в сотне километров от Вашингтона, и познакомить нас. Душа пресытилась впечатлениями. Теперь все встречное пробегало перед глазами сплошной цветной мешаниной. И вдруг увиденная меж деревьев скульптура (со спины) чем-то заинтересовала, и интуиция не подвела меня. По моей просьбе остановили машину, моих спутников это немного расстроило, так как путь предстоял немалый, а уже перевалило за полдень. Они неохотно последовали за мной и были немало удивлены, когда увидели, как я, оживившись, зашагал к громадному памятнику, декламируя в полный голос стихи. Да еще на украинском языке… Ну не сумасшедший?!

Высоченная скульптура Тараса Шевченко была просто необыкновенно хороша. И великий кобзарь был представлен не лысеющим старичком с обвислыми усами, в шубе и папахе, каким он чаще всего предстает перед нами на портретах или в иллюстрациях к его книгам. Здесь он явился молодым, стройным красавцем, одетым по питерской моде, скорее всего, времени своей учебы в Академии художеств или сразу после нее, когда жил в тесной дружбе со знаменитыми Карлом Брюлловым, Нестором Кукольником, Михаилом Глинкой. Неожиданно увидев этот памятник почти в центре Вашингтона, я не мог не умилиться. Это ж надо, Америка преклоняется перед бывшим крепостным украинским крестьянином. У меня к Тарасу Григорьевичу с детства особое отношение. Мальчиком я увидел в свежем номере журнала «Мурзилка» возможность получить маленький «Кобзарь»: нужно было вынуть четыре средних листочка, разрезать, свернуть их вдвое, разрезать и опять сложить вдвое, получившуюся тетрадочку скрепить. Получилась книжечка с репродукциями его рисунков и гравюр, со стихами. И я сразу же запомнил наизусть «Як умру, то поховайте…», «Думы мои, думы мои…» и другие его вирши. Так с малолетства, одержимый рисованием и стихами, я, выражаясь высоким слогом, поместил в свое сердце Кобзаря Украины. Тогда я долгие деревенские вечера проводил с огромными однотомниками Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Но это все же были люди из особого рода, – офицер, дворяне. Шевченко же, что называется, из простонародья. И вот каких вершин достиг. Значит, и я могу научиться рисовать, писать стихи… Может быть и даже наверно, я не думал так впрямую, а сработало подсознание. Во всяком случае, к Шевченко у меня привязанность, может быть даже влюбленность, проявилась с раннего детства. Конечно, позже у меня завелись роскошные издания его книг. Но тот, крохотный «Кобзарь», с бледными репродукциями до сих пор нередко возникает перед глазами…

И никогда не думал о нем как «инородце». Ведь из неволи его выкупили русские, хотя богатых украинцев было немало. Что-то их не занимала судьба «своего» талантливого отрока? И после царской опалы, вызванной в числе других причин и тем, что поэт в своей поэме с издевкой писал о царе и назвал его бабку сукой, после всех преследований, Российская академия художеств избрала его академиком! Да и часть произведений он написал по-русски. После ссылки и солдатчины (с запрещением писать и рисовать!) он в Питере был окружен вниманием и любовью лучших людей России. И вообще, в России он свой. Свой…