Наконец, 4 июня поезд с Павлом Петровичем пересёк границу Ярославской губернии. С императором прибыл сын Константин, день рождения которого как раз совпал с пребыванием в Ярославле, и «туземный» поэт Санковский написал по этому поводу оду. Архиепископ Верещагин произнёс витиеватую речь, за что преосвященный был почтён от государя и награждён кавалерией, т.е. орденом.

Поселили императора в деревянном доме, в котором жили ярославские генерал-губернаторы. На его починку были истрачены большие деньги – целых 1152 рубля и 29 копеек, но, как пишет Трефолев, ремонт этот был совершенно незаметен, так что следы его уничтожать не пришлось. При встрече в городе гудели колокола, но криков «ура» слышно не было. Вот в Нерехте народ предупредить не успели, он кричал «ура» и тем вызвал гнев Павла Петровича. Аксаков получил какой-то орден, но особо «почтён» не был.

Казённых денег на организацию угощения свиты императора не хватало, так что пришлось раскошеливаться местным помещикам, что и было сделано на Киндяковской станции тремя комиссарами по кушаниям вместе с местным предводителем. Губернское управление отнесло усердие сих персон «в похвалу». В Рыбинском уезде император, отобедав в доме одной вдовой крестьянки, одарил её 25-ю рублями. В самом Рыбинске император пробыл всего несколько минут, его встретили с хлебом-солью, Как писал местный краевед священник Матвей Гумилевский, «почти весь город был ещё чёрным углём, и на местах лучших жилищ свистели резвые ветры и играли пышным пеплом». Дело в том, что Рыбинск годом ранее сгорел от пожара, и уничтожить следы подобного «приуготовления» город даже за целый год не успел. «Российское солнце, с небесным солнцем как бы согласясь, вместе покатились к западу через Млогу», – витийствует Гумилевский. – «Казалось, что тогда не только русская земля веселилась о царе своём, но и самые небеса сорадовались и ликовали с нами…»

К вечеру 5 июня высочайший поезд остановился на ночлег в Мологе. Через Волгу Павла переправил специальный катер с 14 гребцами под начальством лейтенанта Вараксина. Лейтенанту император пожаловал золотые часы, а гребцам – 100 рублей. Свиту перевозили на двух паромах, на двух лодках и на одной барке. Городничий коллежский асессор Глебов с умилением потом рапортовал Аксакову, как Павел «у ворот же дома моего изволил выйти из коляски и семейству моему изъявил благоволение, и в доме моём изволили возыметь Его Величество и Их Высочества ночлег»12. Вместе с императором в доме городничего «возымели ночлег» любимцы и фавориты императора: Иван Кутайсов, Григорий Кушелев и Аркадий Нелидов.

Мологский градоначальник, пишет Трефолев, был человеком тонким и политичным. Сначала он испугался ответственности и хотел «слинять», но Николай Иванович Аксаков заставил его остаться на месте, а потом и сам Глебов смекнул, что из исполнения своих обязанностей при императоре можно извлечь пользу. Так оно и вышло. Глебов пошёл к Кутайсову и попросил у него содействия в представлении самому императору. Иван Павлович повёл Глебова в «царские покои» коллежским асессором, а вывел обратно в чине надворного советника. Вот так!

Утверждая Глебова в чине надворного советника и ведя с ним милостивый разговор, Павел выглянул в окно и увидел на улице стоявшего на коленях премьер-майора Толкачёва. Такого раболепия Павел не выдержал и отдал приказ отправить Толкачёва «за караулом в деревню». Вообще этот Толкачёв своим поведением уже раньше вызвал подозрения у Мусина-Пушкина, о чём тот доложил обер-гардеробмейстеру И.П.Кутайсову. Кутайсов якобы ответил, что коли не слушается, то надобно оставить его. И вот в суматохе предводитель не усмотрел за бедным Толкачёвым, и получилась накладка.