Выборы комиссаров везде прошли гладко, кроме города Рыбинска. Предложенные две кандидатуры отпали: один уехал в Москву, а второй сказался больным. Замена одного из них – прапорщик Андрей Свитин – оказался человеком малопригодным: «вместо надлежащего присмотра за лошадьми и кучерами» стал нещадно бить кучеров и, несмотря на неоднократные увещевания со стороны рыбинского предводителя князя Н.А.Вяземского, продолжал исправно «в пьяном образе» заниматься рукоприкладством. Прапорщика заменили секунд-майором Жоховым, но Свитин сдавать свою должность Жохову отказался и продолжал «руководить». Потребовалось вмешательство самого Н.И.Аксакова, чтобы устранить буяна и убрать его с глаз долой.

О недовольстве крестьян непосильными заданиями, о склоках между дворянскими предводителями, поставлявших негодных лошадей и кучеров, о пошехонском исправнике Небольсине, вдруг вступившемся за обиженных мужиков, о запрете губернским чиновникам участвовать во встречах императора и о нежелании ярославских помещиков вылезать из своих поместных нор для встречи государя, о спорах в каких мундирах следовало встречать Павла – в дворянских или военных, о заготовке припасов, посуды и мебели (Куракин из Петербурга «спускал» соответствующие подробнейшие указания о меню) мы здесь сообщать подробно не будем – от них у губернатора и его подчинённых голова шла кругом.

Мологский предводитель А.С.Мусин-Пушкин с сокрушением докладывал, что в Мологе «лимонов свежих, спаржи, шампиньонов, капусты цветной» днём с огнём «сыскать не можно», что графинов, стаканов и рюмок, да вин столовых и красных, не говоря уж о портере тоже «отыскать здесь негде». От этого донесения Аксаков и ярославские чиновники пришли в ужас и приказали Алексею Семёновичу «чрез благонадёжных и опытных дворян» добыть необходимое во что бы то ни стало – хоть в соседних губерниях! Иначе… Иначе всем будет плохо! В помощь Мусину-Пушкину Ярославль выслал целых 250 рублей. И вправду: добывали необходимое, разослав «эмиссаров» во все окрестные города и веси, включая Москву. Были назначены также комиссары по кушаниям.

Высочайший поезд состоял из 4 карет, 37 колясок и 2 кибиток. Император и великие князья сидели в трёх отдельных колясках. Особые экипажи предусматривались под гардероб, для камердинера, парикмахера, для аптеки и аптекаря, для сенатского экзекутора Катенина и «сенатского батальона офицера Поскочина», а также для поклажи лейб-кучера, для казны и проч. Восемь колясок занимали повара и кухня. Девять персон свиты ехали в отдельных экипажах, менее важные члены свиты ехали по двое в каждом экипаже.

Между тем секретарь Павла, известный поэт Ю.А.Нелединский-Мелецкий 3 июня из соседней Нерехты обратился к Аксакову с письменной просьбой никаких «приуготовлений» к приезду императора как в Ярославле, так и по дороге не делать, а где сделано – следы оных уничтожить. «Более же всего», – писал Юрий Александрович, – «накрепко втолковать градским жителям и поселянам, чтоб во время приезда Его Величества отнюдь ˮура! ˮ не кричали…» но «стечению народному нигде не препятствовать, равно как и встречам с хлебом и солью или поднесением чем-либо по добровольному …соизволению, но не делая к тому не только принуждения, а даже и малейшего внушения… Честь имею пребыть…»

После этого у Николая Ивановича и его окружения голова пошла кругом, а мысли все перепутались. Боже мой, что за напасть такая – высочайший приезд! Конечно следы «приуготовлений» уничтожать не стали, в случае чего решили говорить, что «у нас так всегда бывает», а вот с предупреждениями не кричать «ура» во все уезда поскакали курьеры…