– И шоколадом, – подтверждаю я, подмечая, что дисковой раскройный нож, лежащий среди вороха обрезков, выглядит особенно опасно и подозрительно.

– Пойдем в сад. Я не ем в мастерской. Масло, крошки, ну ты понимаешь, – жена подхватывает с подоконника высокий стакан и графин, в котором плавают дольки лимона и какие-то травы. Прищуриваюсь, пытаясь идентифицировать.

– Мелисса и базилик, – поясняет Лика, устраиваясь прямо на ступеньках выходящего на задний двор крыльца. Садом этот пятачок земли мы начали называть лет десять назад, когда маленькая Полина принялась активно познавать окружающий мир. Кусты миндаля под окном дочь окрестила волшебной рощей, старую раскидистую яблоню, на одной из ветвей которой до сих пор висят веревочные качели, превратила в древо древних знаний, а заросли черной бузины и вовсе стали личным тайным убежищем.

Пока я предаюсь воспоминаниям и раздумываю над потенциальной ядовитостью содержимого графина, Лика наливает целый стакан, с явным удовольствием выпивает половину, разламывает круассан и протягивает мне. Хрустящую выпечку беру без раздумий, а на жидкость с плавающими листьями кошусь с опаской.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо спрашивает жена и заботливо касается моего плеча. Сердце больно бухает в ответ, но тут же по телу разливается теплая истома, точно одна близость Лики прогоняет пустые страхи и затягивает раны. Пожимаю плечами, желая, чтобы она подольше не убирала ладонь.

– Может, сделаешь небольшой перерыв, съездим вдвоем на побережье? Виктория присмотрит за Полиной.

– Нет, – отвечаю слишком резко, и Лика удивленно вскидывает брови. Перспектива оставить дочь с тещей почему-то пугает больше странного подслушанного в больнице диалога.

– Тогда попей витамины. Завтра возьму для тебя у мамы пару упаковок, их очень хвалят.

– Спасибо, но не думаю, что сладкие пилюльки твоей матери возымеют на меня нужный эффект, – Виктория гомеопат – создает и продает сахарные драже абсолютно от всех болезней на любой жизненный случай. Клиенты стоят в очередь за лечебными снадобьями, но я втайне подозреваю, что эти карамельки абсолютно бесполезны и не содержат ничего кроме ароматизаторов и подсластителей. Впрочем, для «любимого» зятя, старая карга может сделать исключение и поменять рецепт. А в свете последних событий пищевое отравление кажется мне наиболее легким из возможных последствий.

– Лика, доченька! – чрезвычайно бодрый женский голос отвлекает от гложущих мыслей. Над невысокой оградой вырастает выдающееся декольте соседки.

– Добрый день, мадам Дюпон, – улыбается жена.

– Дорогая моя, ну какая я тебе мадам! Зови меня Хеленой, – пожилая женщина наполовину перевешивается через забор, точно готовиться совершить сальто. Выцветшие до бледности некогда серые глаза не отрываются от жены. Меня точно нет вовсе – пустое место, предмет интерьера, незаметная бесполезная декорация.

– Здравствуйте, мадам Хелена, – говорю громко, но удостаиваюсь едва заметного кивка.

– Лика, душенька, ты уже закончила новую подушку? – женщина нетерпеливо мнет ярко накрашенные иссушенные губы и постукивает узловатыми пальцами по перекладине ограды.

– Планирую на днях. Неужели вы хотите приобрести еще одну? Кажется, Хелена, вы мой самый верный покупатель. Сколько уже в вашей коллекции?

– Пять, моя дорогая рукодельница. Если не считать милахи-енота и котика, что ты сшила для внучат. Чудесные-чудесные игрушки, карапузы с ними не расстаются.

– Мне радостно это слышать, – Лика улыбается счастливо и бросает на меня довольный взгляд. Гордость за жену растягивает и мои губы.

– С нетерпением жду. Предвкушаю новые пикантные сны, – мадам Дюпон мечтательно закатывает глаза и продолжает с утробным мурлыканьем, – пока моя любимая та, где я голенькая танцую на сцене «Мулен Руж», а после предаюсь страсти с молодым импресарио прямо в зале на красном бархате дивана.