– А Виктория?

Полина отстраняется, закидывает ногу на ногу, скрещивает на груди руки – закрывается от меня.

– Бабушка знает. Но позволила мне только однажды.

– Что ты увидела? – подаюсь вперед в ожиданье ответа. Дочь раздраженно поводит плечом, прикусывает губу и опускает глаза:

– Тетю Полин, мамину старшую сестру, за день до ее гибели.

Ну разумеется! Единственное, чем дорожила Виктория – любимая дочь – гордость семьи, разбившаяся в авиакатастрофе.

Вскакиваю и принимаюсь суетливо ходить из угла в угол. В голове роятся сотни вопросов, но ни один из них я не готов задать вслух. Полина некоторое время наблюдает за мной, а затем вновь берется за рисование. Останавливаюсь и заглядываю в ее блокнот – на листе раскадровка комикса. Общий план – темноволосый мужчина катит в тачке смеющуюся маленькую девочку. Средний план – привлекательная молодая девушка в средневековом платье держит в руках ярко-оранжевую тыкву. Крупный – широко распахнутые глаза – зеленые точно мох, карие как гречишный мед, голубые точно полуденное небо, черные как печная сажа.

– Кто это?

Полина не отрывается от рисунка, добавляя в радужку охристые и серые фрагменты:

– Она снится мне с самого детства. Я зову ее – Повилика.

*

Груженная тыквами тачка резво катилась под гору. Мужчине стоило немалых усилий удерживать рвущуюся вперед тяжесть. Но рядом с его юной спутницей даже сложные задачи были в радость. Он уже не мог как раньше, посадить ее сверху на крупные оранжевые плоды и припустить по склону, не боясь разбиться. Малютка выросла быстро и незаметно, как это всегда бывает с детьми. С веселой улыбкой глядя по сторонам, в ногу с Карелом шла миловидная молодая девушка. В руках она несла большую корзину румяных яблок, из заплечного мешка исходил пряный аромат садовых трав.

– Нас ждет удачный день, отец! – теплый ветер ранней осени взметнул пряди русых волос, и мужчина невольно залюбовался воспитанницей. Он звал ее своим счастьем и светом, даром и радостью, но никогда – дочерью. Пятнадцать лет назад, пораженный находкой, хотел отнести малышку в деревню или пристроить в женский монастырь, но Повилика проявила удивительное упрямство, не желая отходить от Карела ни на шаг. Да и погода испортилась – зачастили дожди, дороги увязли в распутице, а затем обильные снегопады и вовсе завалили подступы к замку. Так они и провели первую зиму вдвоем – вдали от людей, а по весне Карел уже и сам ни за что бы не расстался со смышленой малюткой. Он шил ей платья и пел колыбельные, учил ставить силки на зайцев и куропаток, возделывать огород и молиться. Она же в ответ дарила ему искреннюю детскую любовь и смысл существования. Весной они вместе спускались в село в долине, Карел нанимался то батраком на поля, то помощником при кузне или мельнице – крепкие руки, спокойный нрав и быстрая хватка ценились везде. Повилика тем временем училась валять и ткать, пряла кружева и постигала грамоту. А зимой за долгими разговорами при свете очага весело постукивали коклюшки, снуя в детских руках все более и более умелых год от года. Ароматными травами были набиты подушки-думочки, украшенные изысканным кружевом – цветы и листья сплетались в узоры, диковинные звери смотрели с причудливых изгибов ветвей.

Ладно шла торговля на ярмарке – выращенные Карелом и Повиликой тыквы были и слаще, и ярче прочих, запасались хозяйки и сочными травами, удивительно зелеными на золотом фоне вступающей в свои права осени. А молоденькие служанки и почтенные матроны из ближайшего Шельмец-баньи *(Шельмец-банья – старое название города Банска-Штявница в Словакии)