– Много вас тут, стрельцов-то? – спросил Фрязин.

– Я сотню вел, да сотня была неполная, а теперь моих и полсотни не осталось, – Чертков покачал головой. – Да здешних было двадцать человек дворян, да почитай уж никого нет.

– Ладно, давай, веди к воеводе, – вздохнул Фрязин. – Будем с ним кумекать, как горю помочь.

– И то, пойдем, – сказал Чертков. – Я к нему уж парня послал сказать, что к нему упокойщики за делом пришли. Он спать-то, поди, еще не ложился, так что сейчас вас и примет.

***

Терем воеводы был просторный, в два жилья и с чердачком наверху, но какой-то нескладный. В передней, куда их провели, все было устлано коврами, должно быть, недешевыми, но ужасно вытертыми. Лавки были застланы дорогими материями, но на всякой лавке – разными, а на одной даже лежало два разных куска, словно на нее не хватило. Такими же – дорогими, но разнородными – были медные подсвечники, освещавшие комнату. Чувствовалось, что новый воевода стремился обосноваться с размахом, но достаточно размахнуться не сумел.

Напротив дверей сидел за колченогим столом сам воевода. Лет ему, пожалуй, не было еще и тридцати, но выглядел он слегка оплывшим, лицо красное, глаза слегка осоловелые. До Максима не сразу дошло, что градоначальник, должно быть, тяжело пьян, и, может статься, не первый день.

При изрядной толщине как-то не доставало в воеводе солидности – должно быть, из-за молодости. Борода у него была негустая и какая-то клоковатая, серые глаза постоянно бегали из стороны в сторону, не задерживаясь на собеседнике.

На столе перед ним стояло блюдо с бараньим желудком, начиненным гречкой, наполовину уж съеденным, а сбоку от него была какая-то еще снедь, тоже уж уполовиненная. Была здесь и обширная крынка – несомненно, с водкой.

Воздух в передней весь дышал луком и сивухой – должно быть, воевода ужинал уже долгонько, а может быть, до сих пор еще обедал.

– Вот, твоя милость, эти самые – произнес Чертков, поклонившись.

Воевода поглядел на Фрязина слегка помутневшим взглядом, затем перевел его на Максима.

– Кто такие? – спросил он. – Что за дело у вас?

– Мы известно кто, – ответил Фрязин. – Упокойщики мы. Прослышали, что здесь стряслось. Пришли свою помощь предложить.

– Упокойщики... – воевода презрительно чмокнул губами и отрвгнул. – Приходили тут уже такие упокойщики. Теперь, вон, по посаду бегают по ночам, самих бы кто упокоил. А вы чем докажете, что вы настоящие?

– Что ж тут доказывать, коли мы ночью сюда явились, другие бы сгинули. Да и этот вот видел, что мы умеем, – Фрязин кивнул на Черткова.

– Ну, положим... – воевода уставился на Фрязина тяжелым пьяным взглядом. – И чего же ты хочешь, а?

– Хочу я вот чего, – ответил Фрязин. – Передай мне под команду стрельцов, хотя бы человек двадцать. Мы с ними днем пройдемся по посадам, повыбьем там всю нечисть – а то вы, поди, и не совались туда. А вечером недобитые вылезут, мы к тому времени все подготовим, встретим их, как полагается, и всех порубим.

Воевода в ответ почмокал губами с сомнением.

– Что же ты за это хочешь? – спросил он.

– За это я прошу, во-первых, пороху двадцать фунтов, во-вторых, две подводы ржи, в-третьих, деньгами двадцать рублей, ну и там еще по мелочи, я твоей милости список предоставлю.

Максим смекнул, что это примерно столько, сколько хотели они выручить за грузди. Даже поболее – такой суммы деньгами они заработать не чаяли. Выходит, Фрязин решил подстелить соломки на тот случай, если грибы в Низовом попортят или растащат, а если они целы останутся – так он их после продаст и снимет с одной кошки две шкурки. Это выходило очень похоже на Фрязина: он всегда говорил, что добрые дела делать нужно, но непременно с оглядкой, как бы себя не забыть.