Монахи уже приготовились, в нарушение всех канонов, их спеть сами, как вдруг услышали голоса мощного и красивого хора:

– Благослови, душе моя Господа. Благословен еси, Господи…

Монахи переглянулись и, не сговариваясь, выскочили из алтаря. Никого! В церкви совсем не было никого! А невидимый хор, между тем продолжал громко и уверенно:

– …Благослови, душе моя Господа, и вся внутренняя моя Имя святое Его. Благослови, душе моя Господа, и не забывай всех воздаяний Его. Очищающаго вся беззакония твоя, исцеляющаго вся недуги твоя.

– Господи, да что же это? – Воскликнул отец Никон.

– Отче! Да никак сами ангелы поют!

Отец Федосий упал на колени и начал истово креститься.

А хор продолжал:

– …Избавляющаго от истления живот твой, венчающаго тя милостию и щедротами. Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя, имя святое Его. Благословен еси, Господи!

Хор умолк, предоставляя возглас священнику.

Отец Никон, совладав с собой, надломленным голосом призвал:

– Паки и паки миром Господу помолимся.

Невидимый хор ответил:

– Господи, помилуй!

Отец Никон откашлялся и уже окрепшим голосом произнес:

– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию!

– Господи, помилуй!

Несмотря на растерянность, нужно было идти в алтарь. Начавшуюся литургию нельзя было прерывать, как невозможно остановить на полном ходу набравший скорость поезд.

Машинально, словно в автоматическом режиме они продолжали совершать все необходимое.

Но скоро растерянность ушла. Хор знал свое дело, вступал именно тогда, когда нужно, без малейшего следа фальши, и служба потекла, словно сама собой.

Никогда монахи не присутствовали на такой литургии. Как стихия она шла гладко и ровно, заполняя все уголки храма.

Ее не надо было вести. Ей не надо было только мешать. Она спускалась с небес сама, проникая в этот материальный мир незримым светом.

Душа у монахов наполнилась несказанным чувством, и все дальнейшие действия они делали как во сне, наблюдая за происходящим со стороны.

Время исчезло. Оно остановилось, превратившись в одну большую и великую радость.

А когда запели Херувимскую, само небо приблизилось на землю. Хотелось воскликнуть: «Не уходи, мгновение! Ты прекрасно!»

… Звуки из церкви постепенно распространялись по округе.

А в деревне многие уже были на своих огородах. У всех посажена картошка, и нужно до жары обобрать колорадских жуков. В это лето их развелось неисчислимое множество.

Но звуки песнопений из церкви слышались все громче, заставляя отложить в сторону садовый инвентарь.

– Хорошо монахи поют! – Сказал кто-то из соседей. – И голоса подобраны – один к одному!

– Наверное, семинаристов привезли. Был как-то в городе, заходил в церковь: молодцы, ребята!

– Сходить, посмотреть, что-ли?

– Можно! В качестве перекура.

И люди потянулись к церкви.

Сначала один, потом другой. Скоро их становилось все больше, словно невидимый волшебник заманивал их на своей дудочке.

Заходя в полумрак церкви, люди озирались в поисках хора, но перед ними было только два монаха, которые в алтаре служили службу.

«Наверное, магнитофон где-то, – решили все. – И динамики куда-то вывели».

Но из церкви не выходить не спешили. Житейские обязанности постепенно вылетали из головы, уступая место для других мыслей.

Председатель поселкового совета, возвращаясь из района, с недоумением обнаружил в деревне полное отсутствие трудоспособного населения.

Пожал плечами: «Куда все подевались?».

Потом его привлекли звуки церковного хора, доносившиеся из раскрытых дверей храма.

Осторожно он подошел поближе и робко присоединился к стоящим людям.