На следующий день, как было обещано, в назначенное время Александр Андреевич переступил порог парткома института. За столом сидел низкорослый лысеющий человек с выпученными глазами, как у больного Базедовой болезнью.

– Здравствуйте, товарищ Суконцев. Простите, не знаю вашего имени-отчества.

– Меня зовут Игорь Борисович, – скривившись, не здороваясь, ответил Суконцев и предложил профессору присесть.

Луганцев поблагодарил и отодвинул стул подальше от стола.

– Так вот, профессор, я хотел бы знать, когда вы пресечете свое аморальное поведение?

– И в чем, по-вашему, выражается мое аморальное поведение?

– Вы мне еще задаете такие вопросы! А не вы ли живете со студенткой Белоусовой в своем служебном кабинете? А не вы ли бросили жену и сына.

Суконцев выскочил из-за стола и, брызгая слюной, начал обвинять профессора во всех смертных грехах, он размахивал руками, рассказывал о том, как коммунистическая партия борется за укрепление семьи, увеличение рождаемости, упрекал Луганцева об уходе от линии партии, от учения товарища Сталина. В тот момент, когда секретарь парткома стал угрожать Александру Андреевичу исключением из партии, тот заулыбался.

– Вы что смеетесь, Луганцев.

– А что же прикажете мне плакать в то время, когда вы несете полную чушь, рассказываете небылицы. И смею вам заметить, товарищ партийный секретарь, для того, чтобы человека исключить из партии, его хотя бы в нее нужно принять.

Пауза долго висела под потолком партийного кабинета. Глаза у Суконцева готовы были вылезти из орбит.

– Так вы хотите сказать, что не являетесь членом партии. А как же вы стали профессором?

– Дорогой мой, я полагаю, вам известно, что ученые степени и звания присваивает ученый совет, а не партком.

– Да как вы смеете принижать роль партии!

– Нет, это вы! Вы сейчас уронили честь руководителя парторганизации своим незнанием ее членов. Это ли не принижение высокого звания коммуниста. – Луганцев встал. – И советую вам по вопросам разного рода сплетен меня больше не беспокоить. Прошу не вмешиваться в мою личную жизнь. Я как-нибудь сам во всем разберусь. Кроме того, не вздумайте третировать студентку Белоусову, она порядочная, честная, трудолюбивая девушка. А в райком дорогу я знаю не хуже вас. Будьте здоровы, доцент.

Вагон качнуло на повороте, Луганцев открыл глаза. Профессор сел на полке, одна из бабушек всплеснула руками:

– Слава богу! А мы уже волнуемся. У вас все в порядке, молодой человек? Вы пять часов лежали тихо, как мышка, ни храпа, ни вздоха.

В наших старых головах каких мыслей только не пробежало. Ну и ладно, что все хорошо. Давайте чай пить.

– Спасибо, мои хорошие. Спасибо вам за заботу. Чай мы с вами еще попьем. Я чертовски проголодался и, пожалуй, пойду в ресторан, съем хороший кусок мяса.

В ресторане посетителей было мало. В те годы пассажиры провиант покупали на станциях, это были пирожки с капустой, отварной картофель да сушеная рыба, питались на своих местах. В ресторан ходили только люди с хорошей зарплатой.

Пока жарился бифштекс, Александр Алексеевич выпил коньячка, закусил бутербродом с черной икрой, съел порцию малосольной семги, мясо тоже было очень вкусным. Настроение, навеянное воспоминаниями, улучшилось. Профессор «махнул» еще рюмочку пятизвездочного армянского, набрал бутербродов, пирожков и отправился в купе угощать бабушек. Те засуетились, накрыли купейный столик и с удовольствием приступили к чаепитию.

– Вы, похоже, какой-то начальник? – спросила одна из попутчиц.

– Если и начальник, то самый маленький. Я врач-хирург.

– Все ясно. А то мы смотрим, у вас руки холеные.