Герой уличных драк оглядел меня с головы до ног и восхищённо сказал:

– Ты настоящая принцесса!

С того момента он всегда был готов сложить свою буйную голову за мою честь – это я знала точно. И до конца жизни, пока его не убили, боясь его политического лидерства в республике, он держал меня в этом образе и выполнял всё, что бы я ни попросила. А попросила я однажды военный вертолёт…

Возвращаясь к Джоджру, следует сказать, что за любой проступок на моём севере мало бы ему не показалось!

А с другой стороны, мне было больно, что Джоджр оскорбил мою подругу. Я искренне переживала ситуацию, приняв, конечно, сторону Марины, за которую некому было вступиться: у неё не было семьи, братьев, фамилии с национальными традициями, к которой в таких случаях можно было воззвать. Это был тупик для моего сознания.

Понимая это, Марина и сама сочла, что она сделала что-то неправедное, даже по отношению ко мне, поэтому она бросила меня в нашей комнате среди чужих людей и сменила не только комнату, но и общежитие.

Джоджра я больше не встречала, он растворился в атмосфере настолько, что, возможно, я проходила сквозь его материю – желудок, шею и между глаз, которые, по всей видимости, на какое-то время погасли.

Я похоронила Принца в сердце без погребальных колоколов. За ним стоял сияющий солнечный мир – он был ласков ко мне, и моё сердце оставалось пушистым комочком, ответно ласковым ко всему миру. Словно для меня у мира была другая оболочка.

Я забыла об этих людях и жила своей жизнью, которая, несмотря на полученный урок, казалась бесконечной и полной ожидания в этой бесконечности только светлого, чудесного и достойного.

С тех самых пор Джоджра я увидела впервые в мой выпускной год, когда он со своей южной стаей шёл по старинному Александровскому проспекту, где демонстрировалась вся жизнь нашей столицы.

Он успел прочесть презрение на моём лице перед тем, как я гордо отвернулась и прошла стороной, остерегаясь его, как чумы.

Он обогнал, развернулся и возник передо мной, да так, что я икнула от неожиданности и выронила своё роковое презрение, потому что он внушительно произнёс, медленно вдавливая мне в мозг:

– Ты маленькая и очень глупая девочка. Вот станешь взрослой, поймёшь, что я ни в чём не виноват!

Я растерялась, и получилось, что мне преподали тему моей собственной глупости для дальнейшего осмысления.

К этому времени подоспела пора распределения нашей группы по стране и республике для преподавания русского языка и литературы, однако все понимали, что учить я не стану. Я пропадала на телевидении, на радио, блуждала со своими литературными настроениями – вся на виду, в то же время вещь в себе, и никому не понять, что бродило во мне внутри.

Милый старичок Лукашенко, профессор-лингвист, звал меня в аспирантуру, но я говорила, что мне хочется во все глаза смотреть на эту жизнь. Он рассмеялся и ответил, что у меня есть время и посмотреть на жизнь, и вернуться для науки к нему.

И, как когда-то в школе, все вокруг были убеждены, что мне больше всего пристало заниматься журналистикой.

«Место, где Макар телят не пас» – так называлась кампания в министерстве образования, куда поступил мой отчаянный заказ. Кто-то сказал, смеясь, там с ног сбились, ищут. И мне вправду нашли самое отдалённое горное селение Дзинага в Дигорском ущелье!

Все восприняли это как каприз избалованной девчонки или модную на ту пору романтику, почти отъезд по молодёжному призыву на строительство БАМа.

Я просила Дзинагу, потому что помнила её, там я каталась на лошади в туристических лагерях после девятого и десятого классов, где бывало пол нашей школы, нас знакомили с горами в спортивных лагерях.