Его руки, привыкшие к точным движениям, теперь дрожали, но он продолжал работать, словно каждый удар ножа по дереву был его последней данью уважения к погибшему.

Пока они всё это с Леной делали, Ваня сидел, не глядя в их сторону, и плакал. Его слёзы катились по щекам, как тихие ручейки, неся с собой горечь утраты.

Когда Андрей в изголовье могилы поставил небольшой крест, Ваня вдруг сказал, его голос дрожал:

– Подождите…

Ваня написал на листке, который он вырвал из своей школьной тетрадки: «Профессор Прозоров Николай Степанович. Родился 8 февраля 1887г. Умер 22 июня 1941 г.», и приколол листочек на маленький крестик, который Андрей сделал из двух колышков. Этот крестик, как символ скорби, одиноко возвышался над свежей могилой, а вокруг шелестели деревья, будто шептали прощальные слова.

– У тебя тут кровь, – вдруг сказала Лена, указывая на залитое кровью плечо Андрея.

Андрей вспомнил, что, когда началась бомбёжка, поранился о стекла в разбитом окне вагона.

– Ничего страшного, это царапина…

– Давай я тебя перевяжу, – предложила Лена, доставая из своего чемодана ночную сорочку, которую разорвала на лоскуты.

Она приложила подорожник и аккуратно перевязала ему руку. Её пальцы, нежные и тёплые, касались его кожи, словно лёгкий ветерок, приносящий облегчение.

– Сейчас ещё немного подождём, и надо бы пойти к составу. Может быть, кто-то выжил… – сказал Андрей, его голос звучал как гулкое эхо в тишине леса.

Он достал из кобуры свой табельный пистолет ТТ, проверил патроны и, передёрнув затвор, положил его обратно. На месте взрыва эшелона стало тише, но огонь продолжал полыхать, и дым от горящего бензина заволок полнеба, словно чёрная пелена, скрывающая солнце.

– Будьте здесь. Я скоро вернусь, – сказал Андрей, его глаза были полны решимости. – Посмотрю, может быть, кто-то остался жив.

Железнодорожный путь проходил рядом с дорогой. И вдруг Андрей увидел, как по дороге началось какое-то движение.

Проехала военная техника: три танка, несколько машин с пушками на прицепах и другие тентованные машины. А рядом со взорванным эшелоном остановились два грузовика. Из них выпрыгнул взвод автоматчиков с офицером, который начал кричать отрывистые команды.

Солдаты, развернувшись цепью, стали спускаться с дороги на железнодорожные пути и в кювет, стреляя на ходу.

– Это немцы… – воскликнул Андрей, его голос был наполнен горечью и яростью.– Мы опоздали. Они добивают наших раненых, – процедил он сквозь зубы, сжимая кулаки.

Андрей понимал, что одному с пистолетом идти в бой против взвода автоматчиков – верная смерть.

И вполне возможно, размышлял он, что автоматчики также цепью пройдут дальше в лес и могут их заметить.

Поэтому, обернувшись, он скомандовал:

– Возьмите из вещей самое необходимое и тёплое, что есть. Лена, бери за руку Ваню. Мы уже, к сожалению, ничем не сможем никому помочь. Немедленно уходим в лес. Нам надо выйти к своим.

А у меня вообще приказ вернуться в часть, – добавил Андрей.

И они, пригнувшись, пошли вглубь леса. Пока они шли, над их головами пролетали волны самолётов. И все они летели в сторону Москвы. Вдали был слышен грохот канонады и взрывов, словно гром, предвещающий бурю.

– Как же так? – шёл, подавленный смертью отца, но в то же время переполненный ненавистью, Иван.– Как они посмели на нас напасть? Безумцы! Через два дня мы их всех разобьём, отомстим за папу и к 1 сентября будем в Берлине! – говорил он с непоколебимой уверенностью, его голос дрожал от гнева и боли. Лена молчала.

Им с Ваней было трудно идти по густому лесу. И Андрей, уже дважды видя это, останавливался на привал. Никакой карты у него не было, и он вёл группу просто в лес… шёл на запад по компасу.