– Лёша, ― послышался шёпот Иришки. Она, оперевшись на локоть, приподнялась с постели. ― Не могу уснуть. Когда маленькой была, меня перед сном всегда папа целовал.
Через ворот ночной рубашки мне видна её грудь с задорно торчащим сосочком. Я подавил улыбку.
– Спи. Поздно уже, ― прошептал ей в ответ, к чему-то наклонился и поцеловал её в щёчку как сестрёнку.
Ночью Танька встала, долго смотрела в окно. Она в ночной рубашке. На фоне окна сквозь тонкий материал просвечивается её фигурка. Я отвернулся, лежал и смотрел в потолок. Рядом тихо и спокойно дышала Оля.
Вспомнил наше общежитие. Там есть две двери запасного выхода. И они закрыты изнутри на крючок. По правилам пожарной безопасности их нельзя закрывать на замок. Здесь общежитие такое же. Типовой проект. Девчонки, конечно же, о запасном выходе не знают. Что я раньше об этом не подумал? Пора в стройотряд. Можно утром незаметно для вахтёрши выйти, и так же, предупредив девчонок заранее, чтоб открыли аварийную дверь, входить к ним, когда захочу.
Глава 4. Почему я поцеловал Иришку Скрипочку
Уснуть я не мог. Нужно было разобраться, понять, почему я поцеловал Скрипочку, если у меня есть Оля. Когда же я впервые увидел Иришку? Так странно началась наша дружба, между мной, считавшим себя без малого в пятнадцать лет уже взрослым, и ею, двенадцатилетней малолеткой.
За итоговую двойку по поведению за шестой класс, родители отправили меня в пионерский лагерь. Было за что: это и дустовая шашка, которую мы с приятелем зажгли в декабре в школьном туалете и не смогли потушить, и пороховая ракета, запущенная нами на школьном стадионе в мае, которая рухнула на школьный грузовичок и взорвалась.
Первая смена пионерского лагеря «Заря» шестьдесят четвёртого года. В нашем пионерлагере в отряды распределяли не по возрасту, а какой класс окончил. В сентябре перед поступлением в первый класс я перенёс операцию аппендицита и пропустил учебный год, поэтому попал во второй отряд, а не с ровесниками в первый.
Это так ярко в моей памяти… В тот день, когда я впервые увидел Иришку, из окон актового зала раздавались искромётные переборы аккордеона. Шла репетиция концерта к Родительскому дню. Я из без особого интереса заскочил на завалинку фундамента и заглянул в открытое окно. У стены толпилась мелкота из третьего отряда.
Музыка подхватила смазливую мордашкой малолетку, она выбежада в центр зала, поплыла, полетела, едва касаясь голыми ножками пола. То она шла павой, то кружилась вихрем, горизонтальными волнами колыхался короткий подол сарафанчика. Пушистые хвостики волос по краям головы, перехваченные свободно висящими синими ленточками, уже летели параллельно полу, мелькали стройные ножки. Я с восхищением наблюдал за её танцем.
Но вот, последний аккорд, танец окончился, малявка присела, раскланиваясь, встала, взглянула на меня в окне, потупилась и скромно опустила ресницы. Потом взглянула на меня в упор, увидела мой восхищенный взгляд, её глаза стали дерзко-самоуверенными. Она насмешливо улыбнулась мне, а я спрыгнул на землю и подумал, вот подрастёт, будут за ней мальчишки бегать, и тут же забыл о ней. Мало ли кого в лагере увидишь.