Повесть о человеке волчьего клана Эйрик Годвирдсон

© Эйрик Годвирдсон, 2025

ISBN 978-5-0055-1132-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Струна первая.

Вместо пролога.

Тихо и немного сумрачно. По темному, отдающему густой стеклянной зеленью, полотну лесной реки пробегает легкая рябь. Ветки деревьев местами низко-низко нависают над водой, и чтобы плыть здесь в лодке, нужно держаться середины. Заодно и грести легче, меньше речной травы, ничто не цепляет весла, – так думает юноша, что медленно, осторожно ведет свое суденышко по извилистым протокам. Речушка была для парня пока что безымянной – это, наверное, один из множества притоков широкой и полноводной Раран, но который, сказать он бы не смог.

Лодку – легкий и простой охотничий окоренок – он вчера нашел в каком-то схроне у корней поваленной ели, и долго возился с нею, возвращая суденышку способность не пропускать воду и держать в себе его самого и его припасы. Вещей у парня было немного, но все равно идея плыть на лодке показалась юноше куда как более привлекательной, нежели мерить ногами лесной ковер. К тому же найти пусть и не новую, но все же лодку – это такая удача! Будет, чем приятелям похвастаться! Потом, когда они все, прошедшие свое Посвящение, соберутся на пиру в большом общинном доме… Паренек улыбнулся. Он, Ингольв Моурсон, много чего интересного порасскажет там сверстникам! Уж его-то судьба точно наградит приключениями на зависть всем прочим!

В этом году Ингольву сравнялось шестнадцать зим, и он, в числе небольшой стайки таких же пареньков, дюжину дней назад явился к старейшинам клана – им предстояло Посвящение. То самое, после которого из детей они превратятся во взрослых. Так заведено издавна у народа Горскун, у их народа – как прошумит над головою живущего отмеренное количество оборотов года, что у них считают по зимам, так положено будет пройти испытание, вступив в которое мальчиками, они должны были вернуться мужчинами. Все задания, что выпадали доселе, Ингольв исполнял, казалось, играючи, так что приятели только ахали от зависти. Лучше его был только Вильманг, но Вильманг и на год старше – в прошлом году он не прошел полностью всех испытаний, неудачно оступившись на косогоре и сломав ногу. Ох и долго он потом переживал позор! Оттого и старался пуще прочих, готовясь принять Посвящение нынче. Ингольв задумался – а сам он старается достаточно ли? Решил – да еще как! Он хорош, и это точно! И Вильмангу тоже покажет – пусть тот ему и друг, а все равно покажет, что лучше.

С ветки кривоватой лиственницы, накренившейся над речкой, вспорхнула небольшая птица – кажется, кукушка – и сбросила на макушку задумавшемуся парню несколько сухих хвоинок и кусочки сизого лишайника. Ингольв тряхнул головой несколько раз, потом и вовсе запустил пятерню в густые рыжие пряди, старательно избавляясь от мусора. Он живо согнал с физиономии ухмылку от уха до уха и постарался придать лицу выражение, подобающее воину. Он уже во всю воображал себя бывалым героем, но спохватился и отставил фантазии в сторону – он вспомнил, как седобородый Айсвар наставлял молодежь перед последним, самым странным и самым непонятным испытанием – не будьте заносчивы, говорил он, не мните себя выше сосен, смотрите и внимайте все, чему будет учить вас родная земля. А тем, сказал он, кто слишком голову высоко возносит, на макушку вороны гадить любят.

Ребятам выдали самые необходимые припасы, оружие и прочее снаряжение и отправили «пройтись, с землею познакомиться». Припас был скромным, оружие – простым. Сколько идти – не сказано. Это означало, что будущим мужчинам клана снерргов, самого сурового из всех горскунцев, нужно совершить небольшое путешествие в одиночку, полагаясь лишь на себя, сноровку свою и ум, и встретившись в нем… с кем? С богами? Духами зловредными? Или… с самим собой? Дома отцом Ингольву идти было велено до тех пор, пока не покажется, что нашел и узнал что-то новое и очень важное – про себя самого, про мир вокруг или про людей. Тогда можно было вернуться и поведать о приключениях. А сказывают, нередко бывало, что это-то испытание, последнее по счету, и оказывалось непройденным. Отчего так, отец не пояснял, а старик Айсвар на такой вопрос вовсе клюкой замахнулся – мол, не докучай, пострел, сам узнаешь, коли не дурак. А коли дурак, то и говорить с тобой без толку.

Мальчикам, стало быть, никто ничего толком не объяснял, что же такое они должны новое узнать. «Встретишь на пути – сам поймешь», – говорили старшие родные и просто воины-соседи, посмеиваясь в бороды. Матери на метания сыновей только пожимали плечами – им то не было ведомо, как неведомо отцам, как всякая девочка под песни жен клана становится юницей-девою, невестой и будущей женою. У всех – свои тайны, взрослеют мальчики и девочки по-разному, боги-Хранители так положили, сами так делают и детям своим, людям Горскун, велели. И оттого юноша Ингольв прокладывал путь, неотступно вертя в голове, что же ждет его, и с чем он воротится домой. Угадать все равно не получалось, но не думать он не мог.

Пока что, если не считать едва не состоявшейся встречи с медведем – о, благо, Ингольв вовремя услышал шум в зарослях малинника и предусмотрительно обошел их подальше! – его дорога была совсем обыденной. Ничем по сути пока и не отличалось это скитание по лесу от обычной вылазки на рыбалку… правда, совсем в одиночку и дольше, чем на пару-тройку дней раньше он не ходил. Юный снеррг не обольщался, что так будет и дальше – хотя бы потому, что так быть и не должно было. Это же Посвящение, а не прогулка за морошкой иль брусникой!

– За морошкой, не за морошкой, но надо бы поискать место для привала, – сказал себе вслух Ингольв. Он твердо решил не терять крепости и спокойствия духа, как бы сильно не волновал его будущий день, будущий час… да каждый миг этого, как он понимал, решающего испытания. Неизвестность, как правило, будоражит ум куда как сильнее любого точно ведомого события.

Вскоре на глаза парню попалось удобное место для привала, там же можно было остаться на ночь и двинуться дальше уже утром. Надежно привязав лодку, юноша выудил из нее свои пожитки – сумку с остатками провизии и маленьким котелком, да лук с колчаном. Сумку он, подумав, тоже взял с собою: оставлять в лодке ее не имело смысла, а повесить на ветку, дабы обезопасить от мышей свои припасы, он раздумал, заметив скачущих по веткам ели недалеко от намеченного места ночевки вороватых соек. «Живо распотрошат-то. И сухари уведут, и сумку порвут», – проворчал про себя Ингольв. Соек он не любил. Сорок, впрочем, тоже. А вот враны – черные, нахальные – даже при своем скверном характере вызывали невольное уважение. Мантировы птицы, многое ведают… оттого и характер скверный, да. «К лешаку соек, откуда и появились», – буркнул парень, вскидывая сумку на плечо.

Он принялся сноровисто обустраиваться – натаскал сухих веток для костра, насек лапника на лежанку, а потом двинулся добывать пропитание. Отец в свое время крепко вбил мальчику в голову – не трать еду, что взял из дому, если можешь добыть что-то помимо. А отчего бы не добыть? Еще светло, наверняка можно подстрелить какую-нибудь птицу да поужинать сытно, а не грызть вяленое мясо да сушеный сыр, как будто несется кто по пятам, и нету времени даже на нормальный привал! К тому же ночью замаешься просыпаться воды испить после ужина всухомятку. Такую снедь хорошо жевать на ходу, когда и в правду торопишься. Вяленое мясо, пропитанное дымным ароматом костра, конечно, вкусно, но… прокрутив еще разок в голове все доводы и поборов искусительную лень, Ингольв все же отправился охотиться.

Вскоре ему повезло: паренек более чем удачно подстрелил рябчика. И пусть не так уж и велика птица, да на одного путника более чем достаточно! Обрадовался, повернул обратно – разводить костер, потрошить добычу. «Испеку в глине» – решил он. – «На берегу как раз накопать можно!»

Управился он вроде бы быстро – костер жарко пылал, над огнем висел котелок с водой да веточками смородины, ощипанная и выпотрошенная птица, обернутая широкими листьями лопуха и набитая ароматными травами, была плотно обмазана сизоватой глиной, затем отправилась в пышущие малиновым жаром угли, а на расстеленном лоскуте льна лежал надерганный неподалеку дикий лук. Не ранняя весна, листочки у лука того уже огрубели, да и на цвету уже весь, а все равно душист, даже просто так с краюхой хлебной хорошо жевать. Пока с костром занимался, ужин проворил, травы собирал – сколько-то времени да и прошло. Глядь – а уж вот небо уже из слегка подернутого золотистой пенкой вечерней зари стало ярко-медным, ровно что грива волос самого юного снеррга! А затем и густо-алым пламенем горизонт налился, закатилось золотое солнце-яблоко, и стало понятно, что еще немного, и падет на лес синева ночных теней.

– А вовремя я ночлег-то нашел! – довольный собой, юноша захрустел белой луковицей саранки – он накопал их днем раньше, часть сразу сварил в похлебке, часть отмыл да покидал в сумку. Сырые они были тоже вкусные, сладковатые и хрустящие.

Языки пламени вели свой завораживающий танец – смотреть на них можно было сколь угодно долго. Периодически подкармливая костер сухими ветками, да потягивая из маленькой миски смородиновый отвар, Ингольв дождался готовности рябчика, поел и растянулся на плаще, расстеленном поверх еловых лап.