Получив под отчет три тысячи марок, Гефт в машине баурата поехал на завод и вызвал к себе Гнесианова.

Начальник медницкого цеха вошел в кабинет и робко поздоровался. Пригласив его садиться, Гефт сделал вид, что заканчивает деловую записку, но в блокноте писал первые пришедшие на память строки:

Гнесианов уже немолод. Невысокий худощавый шатен, с пробивающейся сединой, черными кустистыми бровями и тонкогубым ртом. Он близорук и носит очки. В одну из встреч Полтавский дал очень меткую характеристику Гнесианову. «Хапуга! – сказал он. – Все мы считаем, что так и надо, не на свою власть работаем, но он, Гнесианов… Из хапуг хапуга! При всем том, веришь мне или нет, ждет не дождется, когда это нашествие кончится. Вроде он видит тяжелый сон и во сне думает, как бы ему проснуться!» Все это Николай припомнил, обдумывая тактику, которой надо держаться, и сказал:

– Ну вот. Простите, Василий Васильевич, что задержал. В прошлый раз на заливку мотылевых и рамовых подшипников быстроходного эсминца «П-187» мы израсходовали весь наличный запас баббита. Если мне память не изменяет, баббит покупали вы?

– Да, я. Вы мне давали деньги, подписывали акт. Я вам, Николай Артурович, показывал все слитки.

– Да, да, помню. Отличный был баббит. Так вот, завтра у нашего пирса ошвартуются два сторожевых катера и один буксир. У всех перезаливка подшипников. Вот три тысячи марок, Василий Васильевич, купите баббит.

– Расписку написать? – спросил Гнесианов, деловито пересчитывая оккупационные марки, или «рейхскредиткассеншейн», или РККС, как попросту называли кредитки, выпущенные немцами для территории между Днестром и Бугом.

– Зачем же мне расписку? – усмехнулся Гефт. – Разве мы не доверяем друг другу?

– Баббит вам показать?

– Порядок этого требует… Можете прямо сейчас поехать за баббитом…

– Спасибо, мне в цех надо…

– Как вам угодно, но чтобы баббит сегодня же был на заводе.

Озабоченный, Гнесианов вышел, а Гефт следом отправился на поиски Полтавского и нашел его с бригадой все на той же шаланде. Двигатель был установлен, и механик готовился к ходовым испытаниям.

Вызвав Полтавского на верхнюю палубу, Гефт сказал:

– Давно дожидается обещанная бутылка. Как смотришь, Андрей Архипович, если сегодня, к вечеру? Вино знатное, крепкое, венгерское бренди. На закуску есть баночка бычков…

– До чего заманчиво! – Полтавский проглотил слюну. – А дислокация?

– Знаешь что, пригласи еще Ивана Александровича Рябошапченко! Посидим втроем у него в конторке. Не возражаешь?

– Дело хозяйское! Стало быть, в шесть у Ивана Александровича в конторке. Будет передано!

Увидев возле эллинга инженера Сакотту, Гефт пошел к нему просить машину: надо было срочно поехать «за материалом».

Сакотта разрешил, но потребовал, чтобы к двум часам дня машина заехала за Купфером – он на совещании в дирекции порта у Дорина Попеску.

«Ну что ж, – подумал Гефт, – важное сообщение в двенадцать, к двум машина будет свободна».

Ровно в одиннадцать сорок пять Гефт остановил машину на Болгарской улице возле дома с проходным двором и приказал шоферу ждать. Через второй двор он вышел на Малороссийскую и условно постучал в дверь квартиры Семашко.

Зинаида работала на железной дороге, но в этот день, сказавшись больной, осталась дома и ждала Николая.

Кроме них, в квартире никого не было, но, соблюдая предосторожность, они спустились в подвал и закрыли за собой творило.

Николай зажег лампу, включил радиоприемник. Наушники они поделили, блокноты и карандаши были у каждого.

Наступила томительная пауза.

Боясь пошевельнуться, они вслушивались в наушники, в их тихо шелестящий звук, словно шум морской раковины. Но вот лампы нагрелись, послышался мелодичный звон, легкое комариное пение, затем все явственнее, все слышнее проступал в наушниках отсчет метронома… Тик-так… Тик-так… Тик-так… Тик-так… Эти позывные станции, этот счет времени вызывал ответный взволнованный стук сердца.