– Я уж думал, ты хочешь написать что-то вроде «ностальгии по коммунизму».

Аксель поднял вверх указательный палец и рассмеялся.

Кухня, в которой они находились, отлично подошла бы для этой темы. Старый кухонный гарнитур, пожелтевший от времени, хлипкий стол, который когда-то раскладывался вдвое и регулярно разбирался на запчасти для выноса в гостиную по особым торжествам и праздникам, газовая плита времен строительства Стены, духовка, которая не использовалась по назначению уже лет десять, и Марк понятия не имел, что за хлам в ней хранится. Из всей обстановки выделялся только новый серебристый холодильник, который пришлось купить в прошлом году взамен прежнего, отслужившего верой и правдой трем поколениям семьи Шнайдер.

– Значит, ты не против? – спросил Аксель.

– Делай что хочешь, – махнул рукой Марк, вытаскивая пласт салями из упаковки.

– Супер! – воскликнул Аксель и вышел на балкон.

Закрыв дверь, он помахал через стекло Марку.

– Да пошел ты, – добродушно выругался Марк, продолжая уплетать колбасу и запивать ее бульоном.

Жизненные силы постепенно возвращались к нему.

– Куда вы меня везете? – взволнованно спросила Эмма.

Автомобиль остановился на светофоре, и она выглянула в окно. В этот момент они как раз проезжали мимо коричневой коробки «Берлинской комической оперы». Толпа стояла у входа, не то ожидая начала спектакля, не то уже собираясь расходиться по домам.

Эмма посмотрела на дверцу. Где-то здесь должна быть ручка, но где? В накаленной обстановке замкнутого пространства лимузина девушка почувствовала, что у нее начинается приступ паники.

Говорят, в экстремальной ситуации мозг лучше концентрируется и легче принимает решения. Неправда. В экстремальной ситуации мозг отключается.

– Всего лишь довезу вас до станции подземки, – донесся до нее голос Фейербаха. – «Потсдамская площадь» вам подойдет?

– Что? – не поверила Эмма своим ушам.

– «Потсдамская площадь», – повторил он, дружелюбно улыбаясь.

– Нет… да, – закивала девушка, все еще сомневаясь в услышанном. – Я поняла. Да, «Потсдамская площадь» мне подойдет.

В этот момент лимузин повернул налево, а потом почти сразу направо, и Эмма едва успела схватиться за сиденье, чтобы снова не скатиться к Фейербаху.

– Что ж, теперь, когда мы выяснили конечный пункт нашего путешествия и когда вы больше не ищете способов к отступлению – ручка там, слева снизу, кстати… – кивнул он.

Эмма украдкой взглянула в указанном направлении и покачала головой – Фейербах говорил правду.

– …позвольте рассказать вам, почему же я выбрал вас.

Девушка не стала уточнять, «почему» и, самое главное, «для чего», а лишь внимательно посмотрела в лицо своему собеседнику. Впервые за этот вечер она смогла разглядеть его вблизи. В тусклом освещении салона мужчина выглядел старше, чем ей показалось на конференции. Взгляд его по-прежнему оставался задумчивым и даже каким-то отстраненным, хотя в уголках глаз и губ пролегли морщинки, выдавая в нем человека, который улыбается чаще, чем хмурится.

– Меня окружают циники, Эмма, – продолжал он тем временем. – Люди, которые способны только на то, чтобы думать о деньгах, о выгоде, о чем угодно, тратя драгоценные минуты своей жизни на то, что этого совсем не стоит. Человеческая жизнь так коротка и так… хрупка, – сказал он, едва заметно облизнув губы. – Но им все равно! – махнул рукой Штефан. – Вы невинное создание, Эмма, с такой чистой и открытой душой… Просто удивительно встретить такого человека, как вы, в это время, в этом городе, в вашей профессии. Я уверен, что у нас еще будет время поговорить об этом, но сейчас… сейчас я хочу сделать вам предложение…