Блять, сука, блять.

Херня в том, что отец в нее если не влюблен, то очень к этому близок. Глаз не сводил с Сони всю презентацию, искал в толпе, даже когда тер с какими-то толстосумами, жаждущими спустить бабло на очередную элитную коробку, хлопал, как одержимый в финале ее презентации. А она… Никогда ее не понимал, а сейчас особенно. К отцу явно привязана. Заботится о нем. Пытается защитить его от меня. Посмеялся бы, если бы не было так пиздецки больно. Интересно, сколько раз они уже трахались?

В душе я, наверное, мазохист. Постоянно думаю о ней в постели с ним. И вытрахать эти мысли не могу, хоть и делал какие-то невразумительные попытки. После презентации повез Жданову домой, и она мне жирный намек дала, раздвинув ноги, но я прикинулся тупым и слинял. Когда пришло время снимать штаны, понял, что не хочется. Что стоит закрыть глаза, вместо темных волос и кукольных наколотых губ, вижу блондинку с россыпью веснушек на переносице. А думал ведь, что излечился… Но как тут излечишься, если Соня теперь постоянно мозолит глаза, воскрешая в памяти воспоминания, которые я целый год отчаянно пытался похоронить под горой пепла сожженных мостов до Омска и обратно.

В Испании я был у нее первым. Я даже не верил, что так бывает в наше время, а с ней было. Невинная, наивная, скромная и, как тогда казалось, совершенно равнодушная к баблу и любым признакам богатства. В легком платье в цветочек и босая смотрелась в тысячу раз круче расфуфыренных телок, которые пачками терлись у нашего пятизвездочного отеля в надежде закадрить себе богатого иностранца. А уж как она выглядела голая на деревянной палубе яхты, уходящей в закат, на которой я лишил ее девственности: с разметавшимися волосами, с припухшими от моих поцелуев губами, с выразительными глазами, где было так много желания, нежности и даже чуть страха...

Остервенело тру ладонями щеки и рычу сквозь зубы. В паху от воспоминаний, таких живых, словно все это было только вчера, нестерпимо ноет. Стояк оттягивает ткань на штанах. Пульс барабанным эхом отдается в висках. Сердцу снова хана. И ладно.

Стоя в шумном аэропорту Жироны с посадочными сначала до Москвы, а потом до Омска в руках, Соня обещала мне быть верной, ждать и любить всегда. А сейчас, год спустя, мутит с моим собственным отцом. Невинная девчонка оказалась лживой сукой. А я... Да, точно, а я все же мазохист.

С шумом выдыхаю и заставляю себя двигаться: собрать сумку с баскетбольной формой, закинуть в рюкзак тетради, взять щетку, пасту и полотенце, чтобы пойти в душ на этаже. Говорят, принятие — путь к исцелению. Мне, видимо, тоже пора принять и отпустить. Окончательно.

Стоит испытать какое-то мимолетное облегчение, оживает мобильник. На экране — имя отца, а мы с ним не разговаривали уже больше недели. Даже на презентации не пересеклись, хотя я ловил на себе его взгляды и ответил на кивок издалека таким же нейтральным приветствием. Интересно, отец, как и Соня, ожидал, что я пришел для того, лишь бы испортить ему вечер?

— Да, — короткое приветствие — это мой максимум в свете неопределенности наших отношений.

— Здравствуй, Руслан. Слышал, ты в общаге поселился, — говорит отец.

— Что-то типа того.

— Лишнее, — как обычно немногословно задвигает отец. — У тебя есть дом. Ключи от твоей машины лежат на тумбе у входа.

— Лишнее, — отвечаю в тон. — Ты хотел что-то?

— Меня неделю не будет в городе. Нужно проверить стройку в Анапе.

— Спасибо, что предупредил, — а сам невольно думаю, уезжает ли с ним она.

— Соню не беспокой, — словно в ответ на мои мысли, заявляет отец. — Она и так нервничает предостаточно. И тебя, очевидно, боится.