Жили-жили, душа в душу, и на тебе… сюрприз. Так ведь не первый уже. Сколько их было. С тех пор, как Верочку перевели из детского отделения в хирургию всё и началось. Почти сразу.

Верочкина чувствительность изначально была запредельной: бывало, да не раз, когда от поцелуя у неё обносило голову, объятия заканчивались глубоким обмороком. Это совсем не мешало ей бросаться в омут эротических грёз с головой, причём она противник постепенности: хочешь удовольствия – прыгай сразу, окунайся, не думай о последствиях.

Она и не думала никогда, этим занимался Генка, исправляя раз за разом её прыжки налево.

Очередной мужичонка, которого она с любовью и лаской выхаживала в клинике, прикипал к ней, избавительнице, и сулил манну небесную, забывая, что крупу для этой каши купить не на что: банкрот.

И не оттого у него нет сил и здоровья, что растратил на альтруизм, а лишь по причине уязвлённого самолюбия, плутовства и безмерной величины закостеневшего эгоизма. Всё себе, для себя.

И Верочку он использует точно так же, привязав не любовью, а потребностями: как же – болен безнадёжно, покинут всеми, из последних сил борется с несправедливостью Вселенной.

Нужно срочно спасать.

Ну, так брось ему спасательный круг – заставь лечиться, проводи аккуратно и своевременно процедуры. Дальше сам.

Так нет, эти пациенты любят, когда всё делают за них: ухаживают, страдают, содержат, а в качестве награды за отзывчивость и чуткость, предлагают они убогий немощный секс, цена которому три копейки в базарный день.

Что ещё может быть у истаскавшегося в поисках лучшей доли слабохарактерного мужичка, вечного любителя сладкого?

А ведь хочет иметь всё: всё сразу, всё сразу сейчас, всё сразу сейчас даром, да ещё с наваром в виде безвозмездного, можно сказать премиального, интима.

Верочка воспринимает эти эротические упражнения как соску для грудного младенца: чтобы не плакал, а ещё лучше, пусть поёт и улюлюкает, да бока на мягком диванчике пролёживает.

Спасительница тем временем деньжат на жизнь ему заработает. И не важно, насколько ей тяжело.

Придя домой, Вера спокойно выслушает претензии, отчего так  долго её не было, не загуляла ли?  В клювике  маловато добычи принесла: значит, старается плохо, а раз так – сегодня останется без сладкого, да и разговаривать в таком разе с ней ни к чему.

Но это отговорки, причина иная – полное отсутствие потенции, влечения и энергии: поиграл мужичок в любовь и семейственность, пока сил хватало, и приплыл на старое место, откуда предыдущая его супружница попросила отчалить, по той же самой причине – лень, духовная и физическая, самолюбование и эгоизм.

О Верочке не думать Генка не в силах. Он даже сейчас не может произнести её имя иначе как  уменьшительно и ласково, потому, что любит безмерно.

Даже такую.

И тоскует, и ждёт…

Ждёт, когда Верочка раскусит очередного Серёжу, Петюню, Ашота, Гиви или Арнольда, изживёт свою неуёмную страсть к спасательным операциям.

Ведь этого добра ей в полной мере, можно сказать за глаза, хватает  за операционным столом, где борьба, причём реальная, а не выдуманная, длится часами.

Там она действительно спасает.

Страдания и лирика по полуживым потасканным персонажам условно мужского пола – иллюзии и выдумка утомлённого, воспалённого воображением женского мозга.

Ну как она этого не поймет? Всё ведь у них хорошо: дом полная чаша, любовь и благоденствие.

Было.

Алкоголь никак не берёт: так бывает.

Утром он обязательно почувствует опустошённость, апатию и слабость, заодно головокружение и тошноту.

Хоть бы на время убежать от происходящего, спрятаться, словно страус, в эйфорию пьяного состояния.