Не говоря матери ни слова, он в тот же вечер созвал друзей в поездку. Откликнулись только Платон и Исида. Местом было выбрано озеро, с которого Дафнис и хотел начинать поиски. От зоны оно находилось в отдалении и располагало туристическими стоянками, что было на руку компании друзей. Дафнис подумал, что за шестьдесят лет радиация, особенно по краям выброса, совсем улетучилась, правительственный надзор над территорией ослаб, и остался только небольшой лагерь учёных-ботаников. Друзьям Дафнис ничего не рассказал.

Над палаткой мелькнул отголосок звёздного света, растворившийся в утреннем солнце. Застучал дятел, и с сосны медленно посыпалась хвоя. Две утки приземлились на озеро, взбудоражив всю водную гладь. Лес проснулся, а Дафнис погрузился в глубокий сон.

Еловая ветка ударила по лицу. Если бы какой-нибудь утренний рыбак проплывал сейчас по водной глади, то мог бы увидеть мужчину черноволосого, роста чуть выше среднего, упитанного телосложения, но, в угоду деятельности, не располневшего. Мужчину, облачённого в профессиональный костюм: простые кожаные берцы, зашнурованные до середины голени; коричневые штаны-карго с набитыми карманами; зелёную камуфляжную куртку типа «горка» с капюшоном. Также на портупее висел топор в «наморднике» – незамысловатом кожаном фиксаторе на кнопке, а на бедре крепился немалых размеров нож. Весь этот комплект дополнял увесистый рюкзак.

Гермес несчётный раз шагал по этой тропе, но ни разу не встречал здесь рыбаков. Обычной рыбы в озере Преспакуль не водилось. Лесная дорожка, невидимая городским взглядом, петляла. То Гермес шёл в возвышении над озером, хрустя еловой хвоей, то спускался к водной глади, уходя в неё по щиколотку. Так или иначе, он совсем не замечал обыденного пути и бубнил под нос свои мысли. «Где же я ошибся… на второй, или на третьей… Кажется, на второй. Долго не мог найти карту памяти. И на «Мысе» прошёл чуть ниже, неожиданно выйдя в лоб скале. Да!» – негромко вскрикнул Гермес. «Да, скала у меня съела минут десять, и карта памяти тоже… Вот и определил недочёт. Хорошо».

Гермес остановился и прислушался. Торопится было некуда, в собственные сроки он уже не вписался. Зашелестел ветер. Как только порыв утих, в кроне над Гермесом зашелестело что-то ещё. Он пригляделся и увидел небольшого бельчонка. Гермес встал на колено и достал из кармана целлофановый мешочек с нарезанной морковкой. Взяв её в руку, он вытянул открытую ладонь и замер, окончательно сливаясь с лесом. Через несколько минут зверёк спустился. Он двигался аккуратными перебежками от сучка к сучку, по спирали огибая ствол дерева. Гермес плавно опустил ладонь к земле, бельчонок моментально среагировал и забежал обратно за сосну. Ещё через несколько минут крохотный зверёныш, пересилив страх, побежал вперёд и остановился на половине пути до заветной цели. Выждав ещё немного, бельчонок подскочил к Гермесу и схватил морковку. Держа оранжевый ломтик в лапках, он отбежал в сторону и начал жадно грызть, не сводя глаз с геолога.

Такой прикорм он осуществлял регулярно, но именно этот бельчонок спустился к нему впервые. Для городского обывателя это показалось бы странным, но на шестой год жизни в лесу волей-неволей Гермес начал различать и белок, и зайчат.

«Шестой год и двадцать четвёртый день рождения. С каждым днём в лесу всё сильнее и сильнее ощущаешь мизерность своих познаний. Чем выше лезешь в гору, тем больше видишь вширь. Вот что Я в сущности? Закончил присвятейший «горный»… Лучший вуз города» – недовольно протянул про себя Гермес. «Имею корочку эту треклятую… в сущности то, что Я? Что Я есть?! Что после себя миру оставлю? Хрен с ним, с миром. Хожу, значит, разгребаю это всё. Проделки властителей этого мира. Сэкономили, прибрали в карман, а тут рвануло. Не выдержало наглости. И полетело облако ни злое, ни доброе; ни корыстное, ни жертвующее. Полетело облачко и осело. И прижгло все, что под ним. А мне ходи и смотри, чтобы никто туда не полез, да и не вылез оттуда. Хотя ни того, ни другого уже под пятьдесят лет не было».