Джун вцепилась в руль; браслеты звякнули. Она посмотрела на них. Пять серебряных браслетов и пять подвесок с желтыми лепестками в серебре. У буддлеи пять желтых лепестков, слегка отличающихся по форме; вверху каждого красное пятнышко, а в центре цветка три тычинки и самая крупная напоминает по форме маленькую лодочку с веслами. Джун сделала эти браслеты специально для сегодняшнего дня. Бренча на запястье, они шептали ей свой смысл, как тайную молитву: «Второй шанс. Второй шанс. Второй шанс».

Элис вздохнула и вздрогнула во сне. Ее голова запрокинулась слишком далеко. Джун хотела было ее поправить, но через миг Элис закашлялась и сама пошевелилась.

Джун устремила взгляд на дорогу и вжала до упора газ, молясь, чтобы девочке снились хорошие сны.

Лучи вечернего солнца проникли в кабину. Элис вздрогнула. Она и не заметила, как уснула; слезы засохли в уголках глаз соленой коркой, шея затекла. Она выпрямилась и потянулась. Гарри облизал ее руку. Она ему позволила: слишком устала, отталкивать его не было сил. Они съехали с шоссе и подпрыгивали на ухабах по неровной проселочной дороге. Грузовик тарахтел по кочкам и проваливался в пыльные рытвины. Элис ударилась ногой о дверную ручку, и на коленке расцвел розовый синяк. Хотелось вдохнуть соленого морского воздуха, но тут воздух был другим.

Джун опустила окно и высунула наружу загорелый локоть. Ветер ласково трепал ее седеющие кудри. Элис вгляделась в ее профиль. Джун была совсем не похожа на ее отца, но было в ней словно что-то знакомое. Когда она заткнула за ухо кудрявую прядь, на запястье звякнули серебряные браслеты. С каждого свисала подвеска с засушенным желтым лепестком в серебряной оправе. Джун взглянула на Элис, а та не успела притвориться спящей.

– Ты проснулась.

Сквозь сомкнутые ресницы Элис увидела, что Джун улыбнулась и забренчала браслетами.

– Нравится? Я сама сделала. А цветы с моей фермы.

Элис отвернулась и посмотрела в окно.

– У цветов есть тайный язык. Бывает, я надеваю несколько браслетов с разными подвесками, и это как тайный шифр, который никто, кроме меня, не понимает, если не знает моего языка. Но сегодня я решила надеть всего один цветок.

На щеке Элис дрогнул мускул. Джун переключила передачи, браслеты звякнули.

– Хочешь узнать значение каждого цветка? Я могу раскрыть тебе секрет.

Элис не отвечала, уставилась на проносившийся за окном буш, сухой, как трут. Они проехали решетку для скота [8], у Элис ухнуло в животе. Стрекот цикад мешал думать. Джун продолжала говорить:

– Я могу тебя научить.

Элис недружелюбно взглянула на сидевшую рядом незнакомую женщину. Джун ненадолго замолчала. Элис закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое.

– Мы город проезжали. Ты все просмотрела. Ну ладно. Еще успеем съездить. – Джун попеременно нажимала на педали и переключала передачи; мотор заворчал, и грузовик замедлил ход. – Приехали.

Они свернули с проселочной дороги и выехали на узкую, более ровную дорожку, ведущую к дому. Грузовик перестал грохотать и тихо загудел. Изменился и воздух: запахло сладостью и зеленью. По обе стороны дорожки выросли цветущие кусты гревиллеи. Над зарослями дикого хлопчатника порхали бабочки-монархи, хлопали крыльями и перелетали от одного куста к другому – хлоп, хлоп, вуш! Элис невольно вытянула шею и выглянула в окно. На серебристо-серых узловатых стволах эвкалиптов висели белые улья, над которыми жужжали пчелы. Эвкалиптовая аллея вела к большому дому – самому большому, какой ей доводилось видеть воочию, и она поняла, что уже видела его раньше.

Дом выглядел более впечатляюще, чем на старой фотографии, которую она нашла в отцовском сарае, – фотографии, лежавшей в одном ящике с иссиня-черным локоном, перевязанным выцветшей лентой. Элис взглянула на волосы Джун: те, возможно, когда-то были темными, хотя сейчас их посеребрила седина.