– М-да, Мишутка, позабавил ты меня, так позабавил, что и не знаю, как быть. С одной стороны, глянешь – батогами отходить надобно, а если приглядеться, то и впору наградить по-царски, – последний посетитель царского советника ежесекундно бледнел, краснел, вновь бледнел. Он потерял счет времени и желал одного – как можно скорее исчезнуть с глаз князя.

– Н-не надо награждать, – горло Михаила запершило.

– Ну уж нет, Мишенька, – князь покрутил в руках металлическое стило, с любовью выводя на небольшой восковой дощечке странные закорючки. – За сведения твои надобна награда, не каждый день и даже месяц в Сибири отыскивается серебряная руда. Правда плохо, что обнаружил ее грек… Как ты говоришь его зовут?

– Александр Левондиад, господин.

– Алексашка, значит. Так в чем дело, почему до сих пор грамота на завод не у нас?

– Дык, она на его имя пожалована уже, людишки-то поздно спохватились. Нынче и вовсе солдаты возле дома грека караулят, челядь говорит, будто полсотни их в Сибирь отправится…

– Так придумай что-нибудь, Миша. Не разочаровывай меня, ступай с богом.

Михаил на негнущихся ногах вышел из кабинета князя, забыв прикрыть за собой дверь:

– Еремка!

Услышав голос господина, Еремей встрепенулся, хлопнул себя по лицу пару раз: лучший способ согнать дремоту.

– Я здесь, господин, – склонился слуга.

– Говори, чего нового узнал, не зря же полдня под дверью проспал.

– Да я не спал, ни в одном глазу! – почти искренне возмутился Еремей.

– Знаю я тебя, шельмец, ну да ладно, служишь справно, так что прощаю огрехи твои, а теперь говори, чего вызнал.

– Царское прошение о членстве в Священной Римской империи отклонено, говорят, что цесарцы убоялись нас, даже старинная вотчина императоров, принадлежащая ныне нам – Лифляндия вкупе с двадцатипятитысячным войском в помощь против Франции не помогли, – почтительно начал слуга.

– Отчего ж так? Землица там справная, государь наш шведам ее обратно не отдаст, разве что англичане чего удумают, но это вряд ли, торговать с нами им нужнее, чем воевать… Ладно оставим разглагольствования, продолжай.

– Император отговорился тем, что Лифляндия по мирному договору может быть отторгнута, и тогда император обязан будет вмешаться в свару, а этого ему не нужно.

– Пускай охолонится наш молодец, а то ведь и впрямь многого захотел. Но эта весть не важна для нас, по крайней мере в ближайшем будущем, ты лучше скажи о главном, – князь нетерпеливо выбивал пальцами дробь по столешнице.

– Царское соглашение с армянами попало в наши руки, господин…

– Чьи руки? – будто ослышавшись, переспросил посуровевший царский советник.

– Ваши руки… теперь весь персидский шелк будет идти через Россию в обход Османской Порты. Шах это утвердил, а царь запретил продавать его иноземцам, только самим армянам. Так как предприятие новое, оно отошло на откуп одному из казанских купцов из рода Эбиреев. Он уже согласился продавать все партии вам, господин, по заниженным ценам, – Еремей, словно кот, увидевший сметану, расплылся в улыбке.

– Замечательно, если все пойдет, как надо, то тысяч двести червонцев за год выручим. Весть и вправду хорошая, награду получишь у Митрофана, скажешь, чтоб выдал сотню рублей, на первое время хватит, а там посмотрим.

Попрощавшись, Еремей вышел из кабинета советника, перекрестился и быстрым шагом спустился к ключнику, заодно ведавшему небольшой домашней казной князя. Получив причитающуюся ему сумму, он с чистой совестью направил стопы в любимый трактир.

Стоило верному слуге выйти, как князь расслабленно откинулся на спинку кресла. Пальцы сложились в замок, борода едва касалась груди, веки устало прикрыты. Новости, полученные сегодня, немного уняли тревогу князя, появившуюся после вчерашней неприятности.