Если человек не подчинился ладу зова, исходящего от дороги, он напрасно тщится наладить порядок на земном шаре, планомерно рассчитывая его. Велика опасность, что в наши дни люди глухи к речам проселка. Шум и грохот аппаратов полонили их слух, и они едва ли не признают его гласом божиим. Так человек рассеивается и лишается путей. Когда человек рассеивается, односложность простоты начинает казаться ему однообразной. Однообразие утомляет. Недовольным всюду мерещится отсутствие разнообразия. Простота упорхнула. Ее сокровенная сила иссякла[7].
Тоска по Heimat – это следствие чувства оторванности от дома – ближайшего и удаленнейшего, столь близкого и столь далекого, что мы его не замечаем, как говорит Хайдеггер[8]. Мы можем постоянно путешествовать с континента на континент, но, похоже, есть лишь один дом, куда мы в конечном счете возвращаемся, когда чувствуем усталость и не хотим больше никуда идти. За последние столетия концепция дома как места рождения претерпела изменения в связи с растущим числом иммигрантов и беженцев. С точки зрения Heimat, иммиграция – это событие разукоренения, когда растение вынуждено искать новую почву, в которой оно могло бы прижиться. Однако, даже если новая почва обеспечивает его необходимыми питательными веществами, память иммигранта о Heimat всегда возвращается к прошлому, которого уже нет и никогда не будет. Будучи чужаком, иммигрант неизбежно изменяет и саму почву, создавая новую экологическую конфигурацию. Современный человек начинает ощущать свою бездомность на земле, как описывал Георг Тракль в стихотворении «Весна души»:
<…> вот она, душенька наша: на Земле чужестранка.
Синева дышит духом, грезит над поваленным лесом;
долго звучит над деревней колокол; отпеванье[9] <…>
Это ощущение Heimatlosigkeit преследовало мыслителей XX века, для которых важнейшей философской задачей стало пролить свет на грядущую Heimat. Душа – чужестранка на Земле, где любое место становится unheimisch (недомашним). По Хайдеггеру, возвращение домой – это размещение (Erörterung)[10], определяющее местность как корень, без которого ничто не может расти. Однако, когда бездомность становится судьбой мира, душа уподобляется зеленому комнатному растению, в том смысле, что ее можно вырастить и вывезти в любую точку планеты. Гомогенизация планеты посредством техноэкономической деятельности привела к синхронности социальных феноменов. Ритуалы и объекты культурного наследия превращаются в корм для туристов, а камеры мобильных телефонов заменяют органы чувств – глаза и тело. Отношение души к миру опосредовано цифровыми аппаратами и платформами.
Однако память – это не просто когнитивное образование в сознании. Интериорность тела также не всегда способна полностью адаптироваться к новой среде. Пища может стать самым сильным напоминанием о прошлом, как в примере Пруста из романа «В поисках утраченного времени»: крошки мадленки, размоченной в чае из липового цвета. Этот опыт еще более распространен среди живущих за рубежом. Возможно, мы не сумеем обнаружить следы такого опыта в трудах Хайдеггера, поскольку философ никогда не выезжал за пределы Европы, но мы можем найти описание этого опыта у его иностранных студентов. Ниситани Кэйдзи, один из представителей Киотской школы, проучился у Хайдеггера во Фрайбурге два года (с 1937-го по 1939-й). В один из сентябрьских дней 1938 года Такахаси Фуми, племянница Нисиды Китаро, которая тогда только приехала во Фрайбург (апрель 1938 года), чтобы учиться у Хайдеггера[11], пригласила Ниситани вместе с двумя другими японскими студентами на обед. Она приготовила японское блюдо из ингредиентов, привезенных с собой из Японии. Ниситани, который к тому времени уже больше года питался немецкой едой