Тех четверых, кого офицер похлопал стеком, отобрали в рабочие отряды – носить грузы и раненых. Может, они показались ему слишком старыми и медлительными или просто не приглянулись. Остальных немец оставил в распоряжении омбаши. Хамзой овладело смятение, испуг, он гадал, не лучше ли было бы попасть в рабочие, пусть к ним и относятся хуже, чем к прочим. Он понимал, что это в нем говорит трусость. Рабочие делили тяготы солдатской жизни с аскари, вдобавок ходили в лохмотьях, порой босиком, их все презирали. Новых рекрутов отвели в сторонку и велели сесть на землю перед небольшим зданием, центральная дверь которого стояла распахнутой. С торца здания была другая дверь, сверху и снизу на ней висели замки.

Вдоль стены, окружающей лагерь, не росло ни деревца, и на плацу не было тени. Стояло раннее утро, но, поскольку им велели сидеть смирно, солнце нещадно припекало Хамзе голову и шею. Долгие минуты спустя из здания вышел еще один немецкий офицер, в шаге-другом за ним следовал человек в форме. Тучный офицер был в брюках до колен и свободном кителе с карманами. На левой руке – белая повязка с красным крестом. Офицер был румяный, с медными усищами и редеющими светлыми волосами; тучность, шорты и пышные усы придавали ему вид чуть комический. Окинув рекрутов долгим взглядом, он велел им встать на ноги, потом сесть и опять встать. Улыбнулся, что-то сказал своему спутнику и скрылся в здании. Его помощник, тоже с белой повязкой с красным крестом, кивнул омбаше и вернулся в лазарет. Рекрутов по одному повели на осмотр.

Когда настала очередь Хамзы, он вошел в просторную светлую комнату с шестью аккуратно застеленными койками. В одном ее конце за ширмой была смотровая с кушеткой и складным столиком. Помощник, сухощавый, невысокий, с обветренным лицом и циничным проницательным взглядом, улыбнулся Хамзе, спросил на суахили, как его зовут, сколько ему лет, откуда он родом и какой веры. С офицером помощник общался по-немецки, и в голосе его сквозило сомнение, точно он не поверил Хамзе. Офицер слушал ответы, поглядывал на Хамзу, словно проверял, правда ли это, прежде чем записать их в карточку. Хамза приврал насчет возраста, прибавил себе годков.

– Сурували[31]. – Помощник указал на штаны Хамзы, и тот неохотно снял их.

– Хайя шнель, – добавил офицер, потому что Хамза замешкался.

Офицер с трудом наклонился и принялся разглядывать гениталии Хамзы, потом вдруг легонько шлепнул его по яйцам. Хамза подпрыгнул от неожиданности, офицер хохотнул, они с помощником улыбнулись друг другу. Офицер опять протянул руку, несколько раз мягко сжал пенис Хамзы, тот начал твердеть. «Инафанья кази», – сказал офицер помощнику, в полном порядке, но слова прозвучали неловко, словно ему стыдно говорить такое или он заикается. Офицер с видимой неохотой выпустил пенис. Посмотрел Хамзе в глаза, заставил открыть рот, сжал его запястье и какое-то время не выпускал. Взял с металлического подноса иглу, откупорил ампулу, окунул иглу в густую жидкость. Резким движением оцарапал Хамзе плечо и бросил иглу в лоток с полупрозрачной жидкостью. Его помощник дал Хамзе таблетку, стакан воды и улыбнулся, когда тот поморщился от горечи. Офицер тем временем что-то писал в карточке, поднял глаза, бросил долгий взгляд на Хамзу, еле заметно улыбнулся и махнул ему: уходи. Это была его первая встреча с военным врачом.

Им выдали форму, ремень, сапоги и феску. Омбаша-нубиец сказал:

– Я ефрейтор Хайдар аль-Хамад, омбаша, я учу вас, бил-аскари. Вы обязаны вести себя примерно и подчиняться мне. Я сражался на севере, на юге, на западе, на востоке, за англичан, за